Он пришел как всегда, в десять, как будто ничего не случилось. Дверь только открыл своим ключом, не звонил. Наверное, тоже думал, что меня нет. Наверное, так и следовало сделать. Ведь не думает же он, что я собираюсь мириться или торговаться.

— Здравствуй.

— Здравствуй.

— Все собрала?

— Все.

Прошел в спальню, посмотрел на чемоданы, открыл сумки одну за другой, с презрением оттолкнул ту, в которой было белье: «Это не нужно». Потом в гостиную, к столу, к ящикам — документов там уже не было, я отдала ему заготовленный конверт. Проглядел бегло, заметил карточку.

— Благородная. Как всегда. Ну что ж…

Вынул из кармана ключи, протянул мне — как компенсация, что ли? Ты мне деньги, я тебе квартиру. Или в знак того, что беспокоить больше не будет? Все правильно.

— Кассеты верни.

Собственно, мог бы не спрашивать, пакет на столе лежал. Полез проверять — и, кажется, хотел даже вставить в кассетник и посмотреть, то ли там, что было раньше — но не стал. Просмотрел только внимательно обложки.

— Небось Николсона решила смотреть?

— Николсона.

— Ясно…

Кассеты он убрал в портфель, чемоданы вынес в прихожую.

— Сумки возьми, я все не унесу. Внизу машина ждет. Да не бойся, что ты так смотришь, не трону я тебя.

Я стала надевать сапоги. Все как тогда.

— Пальто возьми, там холодно. Не бойся, не бойся, сказал. Силой не повезу. Очень надо.

В лифте уже спросил:

— Что так смотришь?

Сказать ему, что я его любила, и, может быть, и сейчас еще люблю, я не смогла. Вместо этого сказала совсем другое.

— Почему ты меня ударил? Как ты мог.

— Ты была моим самым большим проектом. Самым большим вложением капитала, если угодно. Я думал, что могу рассчитывать на тебя. Ты меня предала. Впрочем, все равно детей нет, так что и говорить не о чем. Были бы дети, я бы тебя так просто не отпустил. И хватит об этом.

Я его предала. Вот оно, значит, как.

— Ты сама виновата.

Она сказала именно это. Слово в слово. Как я и ожидала.

Я рассказала все маме на следующий же день. Потому что больше действительно было некому, а от нее все равно не скроешь. Приехала вечером, она сама только что с работы пришла, помогла ей приготовить ужин, вымыла посуду — ну а потом уж все рассказала.

Перед этим сделала два дела — пересчитала деньги и отвезла оставшиеся Сережины вещи. Денег было мало — собственно, это были те деньги, которые обычно оставались у меня «на повседневные расходы», карманные. С учетом того, что я привыкла уже много где расплачиваться карточкой — совсем мало.

Жить на эти деньги было нельзя. Хорошо хоть за квартиру заплачено за месяц вперед. Бассейн — до конца месяца (нужен ли мне бассейн?). К врачу идти только на следующей неделе (это тоже деньги, и не маленькие — но нужно ли мне теперь лечиться от бесплодия?). В холодильнике кое-что осталось — но на этом долго не протянешь. По совокупности, в режиме строгой экономии, можно дотянуть до зарплаты. Если она будет. Значит, надо искать работу. Немедленно.

Сумку с вещами, которые он брать не стал, и еще что-то, по мелочи, к нему имеющее отношение и мне не нужное — и даже категорически не нужное, неуместное сейчас, он ведь забрал все, что хотел, он сюда больше не вернется, так зачем мне каждый день видеть его старые ботинки, его тапочки, его кепку — я решила отдать куда-нибудь в церковь. Благотворительные фонды искать еще надо, да и нечего отдавать-то, так, ерунда — а в любой церкви, как мне казалось, возьмут. Так что я взяла сумки и поехала — в центр, туда, где, знала, есть церковь недалеко от метро — обычная какая-то церковь. По дороге купила два журнала — «Работа для вас» и «Работа и зарплата». Разбираться буду дома — тем более что непонятно, что искать. Редактором?

В церкви было полутемно, как и полагается, как во всех фильмах, во всех романах, когда заблудшая душа решает зайти в церковь. Справа — церковная лавка, свечи, книги, иконки маленькие, как календарики — святая Екатерина, святая Елизавета, святая Анна — Марианны нет. И продавца нет, и вообще никого нет — хорошо хоть открыто. На какой-то звук пошла, налево, в придел — там женщина в платке мела пол.

— Я бы хотела вещи…

— Чего?

— Вещи отдать. Вот тут у меня вещи, мужские. Я бы хотела отдать, может быть, кому-то нужно…

— В субботу приходите — после службы. Тогда будут принимать.

— Но у меня с собой. Тут немного. Я могу прямо в сумке оставить — вот.

— Девушка, куда я их дену сейчас? Тут же не склад, тут храм. Вы все идете, как будто это помойка. Приходите в субботу, приносите — у вас возьмут. Что там у вас?

— Вещи мужские. Обувь, белье, брюки домашние.

— Сильно ношенные? Вы же понимаете — люди разные, кому-то лучше, кому-то хуже, но чужое-то, совсем изношенное, рваное, не хотят уже. А белье мы вообще не берем — негигиенично.

— Нет, не рваное. А что же белье… Выбросить?

— Выбрасывайте. Все равно никто не возьмет. Положите у мусорных баков где-нибудь — может, бомжам пригодится. И обувь лучше туда же, если не новая. А брюки приносите, брюки возьмем. Только в субботу.

Откуда-то из внутренних помещений вышел священник, уже одетый — в куртке, в шапке, но в рясе.

— Вера Георгиевна, что тут у вас?

— Я хотела сейчас отдать, тут немного, но мне сказали, что белье нельзя, и обувь старую тоже нельзя — но это все целое, чистое, не рваное.

Не знаю, почему я вдруг пошла на приступ, зачем мне понадобилось добиваться, чтобы обязательно взяли. На помойку так на помойку. Все на помойку. Все эти остатки чужой жизни никому не нужны. Даже здесь не нужны.

— Белье мы не берем. Тут я ничего не могу сделать, и вообще я этим не занимаюсь.

— Хорошо.

Я развернулась и пошла. Два шага сделать не успела, он меня окликнул совершенно светским образом: «Девушка!»

— Вы чьи вещи отдать хотите?

— Свои. Это мои вещи.

— Мужские?

— Это вещи моего мужа.

— А почему отдаете?

— А что, нельзя?

— Можно, конечно.

Повисла пауза. Женщина в платке куда-то испарилась — деликатно перешла в другое помещение. Так что мы тут одни — стоим в проходе, и свет падает из узкого окна, и тоже все как в кино. Я разговариваю со священником… Смешно.

— Некоторые люди в церковь хотят прийти, но не знают как. И приносят вещи сперва — это проще. Приходите в субботу на службу, потом можно будет отдать вещи, приносите. Можете прийти на исповедь.