Бруннер поколебался, но все-таки вытащил из кармана пачку, предусмотрительно выбил из нее сигарету и осведомился:

— Закурите?

— Охотно, господин офицер, благодарю вас. — Потанин взял сигарету, прикурил от огонька зажигалки, протянутой ему. — Весьма признателен, герр оберштурмфюрер.

— Мы не возражаем, если вы воссоединитесь, так сказать, со своим куратором Штраубом, господин Мазовецкий, — с важностью проговорил Бруннер. — При условии, что вы действительно тот, за кого себя выдаете. Дело за малым — выяснить, где находится в данное время упомянутый майор.

— Последние инструкции я получал из Берлина, из здания, расположенного на Принц-Альбрехтштрассе, — проговорил Потанин и намеренно сделал так, чтобы голос чуть дрогнул.

В упомянутом здании до штурма города трудились более трех тысяч сотрудников. Сомнительно, чтобы какой-то Бруннер знал всех поименно.

— Вы это серьезно? — осведомился тот и скептически хмыкнул. — Полагаю, вы, господин Мазовецкий, знаете, что сейчас происходит в Берлине.

— Да, я понимаю, герр оберштурмфюрер, что положение там не очень обнадеживающее. — Потанин сделал скорбную мину. — Я в курсе событий, по крайней мере знаком с информационными сводками, распространяемыми советскими агентствами. Они могут приукрашивать, но факт остается фактом, и от него никуда не деться. Ситуация в Берлине очень серьезная. Я знаю, что вероятность увидеться с майором Штраубом крайне мала, но… — Он замолчал, покраснел и продолжил: — Не поймите меня неправильно, господин офицер, я не собираюсь проникнуть в Берлин, чтобы сдаться советским властям. Я мог бы просто остаться в камере, а не бежать с господином Чепурновым. Это, согласитесь, глупо. Майор Штрауб — мой непосредственный начальник, я обязан выполнять его приказы, до последнего буду надеяться на то, что он жив и борется за рейх… — Он хотел еще что-то добавить, но не нашел подходящих слов.

— Да, господин Мазовецкий, я вам сочувствую, — сказал Бруннер, внимательно обследовав его честное лицо. — Знаете, кого вы мне напоминаете? В Японии было такое понятие «ронин». Это воин-самурай, оставшийся по ряду причин без своего сюзерена. Или, того хуже, тот погиб именно по его вине. Впрочем, это, конечно же, не ваш случай. Ронин мучается, не может найти себе пристанища, отказывается служить другим.

— Я служу рейху, герр оберштурмфюрер, — заявил Потанин и приосанился.

— Да, разумеется, — совершенно серьезно сказал Бруннер. — Мы все до последнего вздоха служим рейху, какие бы опасности над ним ни витали. Но вынужден вас огорчить. Вы не попадете в Берлин и вряд ли свяжетесь со своим руководством. Майор Штрауб вас, понятное дело, не ждет. Давайте называть вещи своими именами. В лучшем случае он уже погиб. В худшем — бежал к англо-американцам, и ему уже не до вас. Это крах, господин Мазовецкий. Давайте будем честны перед собой. Великая Германия возродится, но, увы, не в ближайшие месяцы.

— Но я не намерен сдаваться, — пробормотал Потанин.

— Вам никто этого и не предлагает, — сказал Бруннер, сухо улыбнулся и осведомился: — Какого рода сведения вы добыли для майора Штрауба? Надеюсь, это не список германских должностных лиц, продавшихся Западу или СССР? Такие персоны сейчас никого не волнуют.

— Нет, господин офицер, совсем наоборот. — Потанин замолчал, сделал вид, что колеблется, но все-таки продолжил: — Это список офицеров Красной армии в звании не ниже майора, которые согласны сотрудничать с представителями английской и американской разведок. Как правило, это люди, от которых что-то зависит. Они владеют государственными секретами. Информация получена от агента, приближенного к штабу Второго Белорусского фронта, и сомневаться в ее достоверности не приходится. Контакты с союзниками там случаются постоянно.

— Вы меня удивили, господин Мазовецкий, — сказал Бруннер и озадаченно почесал переносицу. — Зачем эти сведения Отто Штраубу?

— Не знаю, господин офицер, могу лишь догадываться.

— Интуиция мне подсказывает, что эти догадки будут верными. — Бруннер язвительно усмехнулся. — Полагаю, ваш хозяин собирался бежать на Запад, да не с пустыми руками. И где этот список?

— Здесь. — Потанин постучал себя по голове.

Этот ход был безошибочен. Если Бруннер работал на Гертенберга, то не мог не знать, что для того данные сведения тоже интересны. Именно то, что доктор прописал.

— Резюмируем, господин Мазовецкий, — сказал Бруннер. — Берлина вам не видать, извините, как своих ушей. Ваш сюзерен скорее всего уже далеко. Если не погиб в берлинской мясорубке. Но у вас есть уникальная возможность продолжить служить рейху.

— Это какая же? — осведомился Потанин.

— Вы поедете с нами, — заявил офицер. — Прошу учесть, что это не просьба и не предложение. Вы поедете с нами, — повторил он. — Мне очень жаль, но у вас нет выбора.

— Долго ехать-то? — буркнул Потанин с расстроенным видом.

— О, нисколько, — живо отозвался Бруннер. — За час доберемся.

Потанин нервно курил, обжигая пальцы, смотрел, как Бруннер беседует с Чепурновым.

Тот сделал удивленное лицо, покосился на Потанина, подошел к нему, как-то вкрадчиво ступая, достал из пачки сигарету и спросил:

— Курить будешь, Олежек? Или как тебя теперь прикажешь называть?

— Как хочешь, так и называй, — проворчал Потанин. — Можешь Алексом, по крайней мере не ошибешься. А курить не хочу, хватит уже.

— Как угодно. — Чепурнов пожал плечами, высек пламя из зажигалки, затянулся, сморщился.

— Ты уже своим куревом разжился, да? — спросил Потанин.

— Так я же свой, — ответил Чепурнов.

— А я чужой, стало быть.

— Не обижайся, дружище. — Чепурнов панибратски похлопал Потанина по плечу. — Ты, может, и свой, но пока не проверенный. А какую шарманку крутил! Мол, я порядочный советский человек, меня взяли по ошибке. Ладно, без обид. Ты все правильно делал. Вижу, что свой, меня не проведешь. — Чепурнов мазнул собеседника каким-то липким взглядом. — У меня чутье на всех этих сволочей из органов такое же стойкое, как у поисковой собаки. Ты не такой. Мутный, конечно, себе на уме, но кто из нас не таков? Вижу, как ты ненавидишь Советы. Бруннер сейчас рассказал про тебя. Ладно, с нами поедешь, познакомлю с шефом. Посмотрим, на что сгодишься. Будем считать, что я тебе протекцию оказываю. Ты ведь мне жизнь спас.

— Куда мы поедем, Глеб? Кто твой хозяин? Почему стоим, киснем в этом вшивом городке?

— Слишком много вопросов, приятель. — Чепурнов снова похлопал собеседника по плечу. — Стоим, потому что нестыковка, транспорта ждем из замка. Скоро прибудет. Какая же гадость! — Он поморщился, сглотнул слюну и растоптал окурок. — Редкая дрянь эти немецкие сигареты. В СССР табачок куда лучше, ароматный такой, забористый, с душой его делают, из правильного сырья. Даже махра дешевая, и та хороша. А с немецкого курева только рыгать хочется. Дерьмо неимоверное. Ты только не говори никому, что я такое сказал. А то обидятся немцы, шлепнут еще. — Он замолчал, повернулся и побрел к Бруннеру, волоча подошвы по брусчатке.