– Здравия желаю, господин полковник! – отрывисто сказал он иотметил, что Горецкий остановил руки, поднятые для объятий.

– Рад вас видеть живыми, господа, – молвил Горецкий, –пройдите, вас накормят и дадут умыться.

«Что это со мной? – думал Борис, уходя. – Нужно радоваться,ведь мы спасены. Французы доставят нас в Керчь, мы вышли живыми из этого ада…Все это так, но сколько людей остались там навсегда… И кто в этом виноват?»

То самое черное облако сидело в нем и не давало радоватьсяжизни. Очевидно, Борис стал другим человеком.

Внизу налетел на них Саенко:

– Ваше благородие, Борис Андреич, родненький!

Из глаз его покатились две слезы и повисли на усах.

– Здорово, Пантелей Григорьевич! – обрадовался Борис. – Ужбез тебя-то нигде не обойтись!

Они обнялись и расцеловались по русскому обычаю.

– Пойдемте скорее, я все укажу, – зашептал Саенко, – а тотут повар жадный такой – норовит питания положить самую крошечку, да и жидкаяпохлебка-то. Так я уж хлебца припас и колбаски… А солдатики, что наверху, напалубе, да по кубрикам распиханы, – те и вовсе голодные, разве что матросы чегодадут Христа ради… Эх и подлый же народ французы!

– Значит, взяли все же на борт наших? – уточнил Борис. –Тогда ты зря их ругаешь.

– Ох, знали бы вы, чего это Аркадию Петровичу стоило, –вздохнул Саенко. – Уж так он просил капитана этого, Жиро его зовут, уж такумолял. Нет, стоит на своем проклятый французишко – не было приказа, и все тут!А был у него приказ только насчет его сковородия. – Саенко страшно уважалполковника Горецкого и титуловал его, как полагалось, – его высокородием, нопроизносил титул своей обычной скороговоркой, так что получалось «вашесковородие». – Значит, был у него приказ Аркадия Петровича взять на борт идоставить в Керчь, потому как оченно важные документы имеем при себе. – Саенкопонизил голос до совершенного уже шепота.

– Да уж мы знаем, какой твой полковник важная и секретнаяптица! – усмехнулся Алымов.

Саенко оскорбленно поджал губы, потом махнул рукой ипродолжил:

– Тогда Аркадий Петрович и говорит капитану этому, чтовозьмите, мол, людей за вино.

– Что-что? – переспросил Борис.

– А вот то, что вчера послал меня он на берег, когда явас-то встретил. И пошел я прямо в имение одно, где погреба отличные еще довойны были. А там вина хорошие. И погрузили мы все это на подводы и привезлисюда. Так он, капитан-то, за каждый ящик по человеку согласился провезти. Стоящиков распихал кое-как по миноносцу своему – это ж не торговое судно, неприспособлено груз перевозить, – распихал сто ящиков и взял сто человек безбагажа. У-у, морда французская!

– Вот как, значит, жизнь человеческую за ящик вина купили.Эх, союзнички! А все остальные капитаны, значит, непьющие…

– Выходит, так, – угрюмо согласился Саенко.

Они пришли в крошечную каюту, кое-как умылись, переоделись вчистое белье, которое Саенко вытащил из своих закромов. Френчи задубели отморской воды, поэтому Саенко выскочил куда-то и вскоре вернулся. Через десятьминут в каюту просунулась голова французского матроса в шапочке с краснымпомпоном. Голова обвела глазами каюту и, увидев Саенко, подмигнула чернымглазом. Саенко выскочил в коридор и принес две матросские робы, поношенные, ночистые.

– Саенко, ты на что же робы эти сменял? – смеясь, спросилБорис.

– Известно на что, на вино, – насупился Саенко, – простомучеловеку тоже выпить хочется.

Поели жидкой французской похлебки и хлеба с салом, чтопринес запасливый Саенко. Алымов выпил чаю, вытер испарину на лбу и прилег накойку.

– Что-то нехорошо мне, надо спать, может, силывосстановятся. А ты, Борис, нож потерял, что ли?

– Да выронил где-то, пока тебя нес, – равнодушно ответилБорис.

Через минуту Петр задышал глубоко и ровно, Борис тожепытался заснуть, но черное облако все давило и давило на сердце. Он заснул, какпровалился в бездонную пропасть. Пробуждение было безрадостным. Саенко тряс егоза плечо, приговаривая тихонько:

– Ваше благородие, Борис Андреич, проснитесь!

– Что? – Борис рывком сел на узкой койке. – Чего тебе? Вродедо Керчи еще далеко?

– Ваше благородие, ступайте к полковнику, – сказал Саенко скакой-то неуверенно-смущенной интонацией.

– Он зовет, что ли? – рассердился Борис. – Вот еще незадача,поспать не даст.

– Да не зовет, – с досадой ответил Саенко, – а только пошлибы вы с ним поговорили.

– Неохота мне с ним разговаривать, – честно признался Борис,– много чего ему есть сказать, да только все неприятное, как бы он на меня необиделся.

– Зря вы так, ваше благородие, – укорял Саенко. – Он тричаса на мостике простоял, все вас высматривал, и капитану, Жиро этому, утробененасытной, ящик шампанского дал, чтобы он вас дождался.

– Вот как? – Борис поднял брови. – Простых людей за вино, аменя, значит, за шампанское?

– Уж какое было. А только если б не он, вас бы тут не было,– твердо произнес Саенко. – Загляните к нему.

– Ладно, – поднялся Борис, – все равно разбудил.

Они прошли коридорами, поднимались по лесенкам, пролезали вкакие-то люки, после чего Саенко постучал в дверь каюты и крикнул:

– Аркадий Петрович, можно к вам?

Ответ был неразборчив. Борис распахнул дверь и сделал шагвперед. Аркадий Петрович Горецкий расположился за столом в расстегнутом френче.Пенсне его не сидело аккуратно на носу, как обычно, и даже не болталось нашнурочке, оно валялось на столе между стаканом и бутылками, которых былодостаточное количество. Борис шагнул ближе и остановился изумленный. ПолковникГорецкий был вульгарно и безнадежно пьян.

Осознав присутствие в каюте посторонних, полковник поднялголову и посмотрел на Бориса. Взгляд был не то чтобы мутный и не бессмысленный,но что-то было в нем не то, какая-то странная расслабленность. До этого Борисвидел полковника в двух ипостасях: либо интеллигентным профессором, говорящиммягким голосом, будто читающим лекцию с кафедры университета, либо же грознымполковником, чьи черты приобретали чеканность императорских профилей на старыхримских монетах. Теперь же перед Борисом сидел раздавленный судьбой немолодойусталый человек.

– А-а, Борис Андреич, – слабо улыбнулся Горецкий. –Проходите, располагайтесь, чувствуйте себя как дома. – Он усмехнулся однимигубами. – Саенко, принеси стаканы чистые!

– С чего это вы празднуете, с какой-такой радости? –неприязненно заметил Борис.