Он видел и нездоровую бледность, и отечные мешки подглазами, понимал, что Горецкий не только устал, но и болен, но частица черногооблака, сидевшая в сердце с того момента, когда он начал тонуть, заморозила внем все человеческие чувства: жалость, сострадание, радость от неожиданного спасения.Где-то глубоко-глубоко осталась в сердце любовь к сестре Варе, но сестра былатак далеко…

– А с чего вы решили, что я праздную? – сделал вид, чтоудивился, Аркадий Петрович. – Я дегустирую. Мы с капитаном Жиро, видите ли,обменялись бутылками…

– Слышал уже, – невежливо вставил Борис.

– Вот это, – полковник указал на бутылку, – бургундское,«Шамбертен». Про него Дюма, видите ли, писал, что д’Артаньян закусывал еговетчиной. Ни черта Дюма в винах не разбирался! Специально для этого винасоздали пате де фуа-гра с трюфелями…

– И где же у вас этот паштет? – издевательскиспросил Борис.

Ему все надоело, хотелось поскорее убраться из этой душнойкаюты и уйти спать, потому что тело болело после давешних мытарств. Онотвернулся от укоризненного взгляда Саенко, принесшего чистые стаканы.

– Присоединяйтесь, Борис Андреевич, – радушнопригласил Горецкий.

– Я не желаю с вами пить! – процедил Борис иповернулся, намереваясь уйти, потом помедлил и присел в стороне отстола. – Я, разумеется, благодарен вам за спасение, за то, что выуговорили капитана подождать несколько часов, но как быть с теми, кто осталсятам?

– Им уже ничем не поможешь. – Полковник усталооткинулся на спинку стула.

– А раньше? – крикнул Борис так громко, что Саенкозаглянул в дверь каюты.

* * *

– Все погибло. – Горецкий опустил голову.

Борис совершенно автоматически отметил, что седины у него вволосах ощутимо прибавилось.

– Произошла катастрофа всего белого движения, –монотонно проговорил Горецкий. – Мы потеряли громадную, плодородную игустонаселенную территорию, а также, вероятно, две трети нашей армии. ВНовороссийске погибли результаты двухгодичной славной борьбы.

– Я всегда знал, что вы обладаете выдающимисяаналитическими способностями, – ядовито проговорил Борис. – Готовитедокладную командующему?

Уж больно гладко выражаетесь!

Горецкий, не отвечая, налил в стаканы красного вина.

– Говорите, армия погибла? – раскаляясь, кричалБорис. – А если конкретно посчитать, сколько офицеров, оставленных в лазаретах,застрелилось? Сколько было расстреляно красными, а сколько – утоплено в бухте?Никогда наша армия не переживала такой катастрофы в боях с красными, говорите?Да ведь Новороссийск сдали без боя, и эту самую катастрофу устроили Белой армиизнаете кто? Такие, как вы!

– Что? – вскинулся было Горецкий, но тут жебессильно опустил голову на грудь.

– Не делайте вид, что мертвецки пьяны, – угрюмопробормотал Борис, – я все равно не поверю.

– Катастрофу армии устроил ей свой же собственныйГенеральный штаб, – заговорил Горецкий хрипло.

– Вот именно, а вы – представитель этого самого штаба.Все время, что я служил у вас, мы все куда-то ездили, что-то передавали, очем-то договаривались… И вот – результат! Вы – представитель военногоуправления при Особом совещании. И что, черт побери, думал ваш шеф, генералЛукомский?

– Эти генералы, они думали только о своихамбициях, – слабо защищался Горецкий.

– Все можно простить – нерешительность, плохой расчет.Деникин, да и остальные не представляли себе, когда учились в академиях, чтобудут когда-нибудь воевать против русских же. Но никогда, слышите – никогдаармия не простит генералам Новороссийска. Бросить лазареты с ранеными!Допустить, что казаки оказались почти все в плену! Конечно, они сами метались,митинговали, и вообще кубанские казаки ненадежны, но куда же ваше-то ведомствосмотрело! А где вы собираетесь брать лошадей для новых сражений, если они всеостались в Новороссийске? А орудия, пулеметы?

– Деникин недолго останется на постуГлавнокомандующего… – Однако теперь они, те, кто виноват в этомпреступлении, эвакуировались на союзнических кораблях, а простые офицеры лежатна дне Новороссийской бухты.

– А как же вы спаслись? – неуверенно спросилГорецкий и заглянул Борису в глаза.

Тот отвернулся, не ответив, но в глазах его Горецкий сумелпрочитать такое, что охота расспрашивать у него пропала.

– Ну, и что я теперь, по-вашему, должен делать? –вздохнул Горецкий. – Застрелиться? Не могу, голубчик, – ответил онсам себе совсем не по-военному, – бумаги важные со мной, должен доставитьпо назначению… – Куда направляется «Сюркуф»? – отрывисто спросилБорис.

– В Севастополь, но солдат высадим в Керчи.

– Нас с Алымовым тоже высадите в Керчи. Там мы найдемсвоих, из дивизиона, часть пойдет на формирование, потом я буду воевать нафронте до конца, потому что теперь не верю в победу Белой армии, с такими-токомандирами… За помин души… Борис залпом выпил вино и поставил стакан настолик, потом встал и сказал уже у двери:

– Прощайте, полковник! Вряд ли мы увидимся скоро.

Он сделал шаг в коридор, но вернулся и закончил нелюбезно,глядя сзади на поникшие плечи Горецкого:

– Прошу извинить за резкость. Разумеется, вы лично неможете отвечать за весь генералитет.

Полковник Горецкий не обернулся.

В декабре девятнадцатого года Вооруженные Силы Юга Россииотступали под натиском Красной Армии двумя огромными колоннами. Восточнаягруппа во главе со Ставкой Деникина в составе Добровольческой армии, донских,кубанских и терских казаков отступала на Кавказ. В декабре генерал Май-Маевскийбыл отстранен от должности командующего Добровольческой армией и ненадолгозаменен Врангелем, а затем Кутеповым. Западная группа белых войск включалаотряды главноначальствующих Новороссийской области генерала Шиллинга и Киевскойобласти генерала Драгомирова.

Западная группа отступала в Новороссию, прикрывая Николаев иОдессу.

Командование рассчитывало остановить натиск красных на Донувосточной группой и на Буге – западной, с тем чтобы оттуда перейти внаступление.

Находящийся посредине этих двух оперативных направлений Крымбыл, таким образом, приговорен к сдаче и не рассматривался как стратегическиважная территория, поэтому для его защиты был выделен один только третийармейский корпус генерала Слащова. Численность Красной и Белой армий была к этомувремени примерно равна – около пятидесяти тысяч каждая, но Белая армия былаизмотана боями и утратила энергию наступления.

Корпус Слащова состоял всего из двух тысяч двухсот штыков итысячи трехсот шашек при тридцати двух орудиях.