никак не удавалось заснуть. Ужасно болела голова, сплюнуть не получалось, язык прилип к зубам. Несмотря на жару, его трясло. Он приподнял голову посмотреть, что делает женщина. Она сидела с опущенной головой. Нико не видел ее лица, но чувствовал, что сглаз проникает во все поры его души.

Вытащив из кармана пожеванную корочку, украденную у женщины, он стал отламывать крошечные кусочки, размягчать их во рту и пытаться проглотить, но тщетно. Крошки только царапали горло, и ему мало что удавалось проглотить.

Он нащупал в кармане что-то еще и вытащил ту самую монетку, которую Мария подарила ему перед тем, как его взяли в плен. На ощупь она была больше похожа на камешек, но Нико начал ее тереть, продолжая жевать крошки и не сводя глаз с женщины. Он знал, что его мать бросила бы в огонь лавровый лист, или сварила бы кошачий хвост, или повесила бы ему на шею ракушку каури, чтобы защитить его от сглаза этой ведьмы. Монетка все еще была покрыта плотным слоем налета, но он продолжал тереть ее в надежде, что такой талисман станет надежной защитой. Царапая ногтями ржавчину, он шептал себе под нос: «Боже, защити меня от дьявольского сглаза! Боже, храни меня от дьявола и его происков!» Он повторял и повторял эти слова, но при этом не мог решить, кого же он боится больше: Бога или сглаза, поэтому еще несколько раз помолился, прося у Бога прощения за то, что украл хлеб. Потом он услышал голос матери, которая сказала ему, что Бог может читать его мысли, особенно плохие. Бог всегда знает истинные причины его молитвы и сейчас тоже поймет, что он просто боится наказания. Нико не знал, как все исправить, но знал, что хлеб он не отдаст. В конце концов он решил, что слишком много думает об этом, и заснул, презирая себя, в полной уверенности, что если и проснется, то, скорее всего, в языках адского пламени.

Однако на следующее утро он проснулся оттого, что в трюм снова спустили веревку, но на этот раз не для того, чтобы дать им воды, а для того, чтобы забрать безжизненные тела умерших. Всего он насчитал семь трупов. Когда вытаскивали первое тело, он с неприятным облегчением понял, что это та самая ведьма. Нико нащупал в кармане монетку, уверенный, что именно он стал причиной ее смерти. Пока тело женщины поднимали на палубу, Нико тер монетку и изо всех сил молился, чтобы вместе с ее телом ушло и зло из его души.

Следующей поднимали жену кузнеца. Ночью он завернул ее тело в тряпки и сидел рядом с ней до утра. Когда ее хрупкая фигура исчезла, кузнец привязал к веревке ребенка, и сверток взмыл в воздух легко, словно перышко. Потом послышался плеск воды.

Кто-то начал молиться. Другие пленники присоединились, шепча слова поминовения.

Кузнец вернулся на свое место. Нико увидел ужас в его глазах и прошептал: «Мне жаль». Прошептал чуть слышно, потому что голосовые связки едва работали. Кузнец посмотрел на него невидящим взглядом, но почти незаметно кивнул, лег на бок, подложив под голову свои огромные ручищи вместо подушки. Глаз он не сомкнул, продолжая смотреть на Нико или, точнее, сквозь него.

Вечер принес небольшое волнение на море и робкую надежду. С палубы доносились встревоженные крики. Боцман пронзительно свистел, барабан бил все быстрее и быстрее, весла сохраняли темп двадцать шесть ударов в минуту, рабы встали на свои скамьи и изо всех сил налегали на весла, увеличивая скорость корабля. Звенели цепи, галера практически летела над водой. Люди в трюме услышали громкий всплеск, потом раздался отдаленный звук выстрела. Пленники как будто вышли из ступора, приподнялись, завертели головой, пытаясь понять, что происходит.

– Хвала Господу, это флот императора! – закричал кто-то.

– Это орден! – добавил кто-то еще.

Нико воспрянул духом. Ну конечно! Так и должно было быть! Галера ордена Святого Иоанна пустилась в погоню, вот ответ на его молитвы! Он сотни раз видел, как их огромные галеры выходят из гавани у подножия крепости. Видел капитанов в яркой рыцарской форме. Они сидели на палубе, словно боги, мужчины из стали и чести, и отдавали тысячам мечей приказ изрубить неверных. С самого раннего детства он слышал об их легендарных подвигах на море, рассказы о великих битвах, выигранных великолепными крестоносцами у этих жалких крыс, о том, как они вырезали безбожные сердца из тел корсаров, не знавших ничего, кроме грабежей и убийств. Да, даже сейчас стоило Нико прикрыть глаза, и он сквозь борта корабля мог видеть, как их корабль приближается, как спешит на выручку, как развеваются на ветру белые стяги с алыми крестами.

Послышалась короткая перестрелка, выстрелы аркебуз заглушали шум в трюме. Все почувствовали, как корабль резко сменил курс, и на секунду показалось, что они столкнутся с невидимым преследователем. Радость Нико тут же сменилась ужасом, когда он представил себе, как нос другого корабль пронзит борт галеры и тогда на дно морское пойдут все: и хозяева, и их пленники. Сотня пар глаз уставилась в отверстие в потолке, как будто так можно было что-то разглядеть или что-то сделать силой надежды и молитвы.

Раздался еще один пушечный выстрел, но Нико показалось, что расстояние увеличилось, к тому же всплеска не последовало. Аркебузы замолчали.

Минут через двадцать боцман перестал бить в барабан с такой убийственной скоростью, но сохранял быстрый ритм еще около часа, заставляя галерных рабов выкладываться по полной. Тщетно Нико пытался снова расслышать звуки выстрелов, но сюда доносились лишь щелканье кнута надсмотрщика, раздиравшего плоть галерных рабов, и редкие приказы реиса. Вскоре корабль снова сбавил ход до обычного, а потом прозвучал свисток, и тогда половина рабов упала без сил, а вторая половина продолжила грести в более спокойном ритме.

С палубы донесся смех. Ни один корабль на свете не был настолько быстрым, чтобы догнать алжирскую галеру на полном ходу. Она была орлом, а остальные – ястребами. Пленникам в трюме оставалось лишь гадать, кого обошла галера, какой шанс на спасение они потеряли навсегда. Вспыхнувшая было в трюме надежда вновь померкла, и пленники погрузились в привычный мрак отчаяния.

Когда вечером принесли воду, кузнец даже не пошевелился и не попытался подойти к ведру. Он продолжал лежать на боку в той же позе, в которой провел весь день. Как обычно, вокруг ведер с водой началась привычная суета, но кузнец лишь приоткрыл глаза и тут же закрыл. Нико был слишком слаб, чтобы даже попытаться подобраться к ведрам. Он лежал рядом с кузнецом, и борьба за воду разворачивалась без их участия.

На четвертый день плена Нико проснулся, заморгал и поморщился от боли. В глаза словно песка насыпали, моргать было больно, будто на нежную поверхность глаза натягивали грубую рогожу. Он понимал, что если в ближайшее время не попьет, то скоро умрет. С трудом он перекатился на другой бок и оказался лицом к лицу с кузнецом. Они долго смотрели друг на друга.

Вскоре началась ставшая уже привычной суета, предшествовавшая появлению в трюме воды: зазвенели ведра, измученные жаждой пленники старались пробраться поближе к люку. Умоляюще посмотрев на кузнеца, Нико прошептал охрипшим голосом:

– Пожалуйста… помогите мне попить…

Ведро с водой спустили в трюм, и оно оказалось за спиной у надсмотрщика, стоявшего на второй ступеньке лестницы, чтобы не вставать в лужи на дне трюма. Ведро стремительно опустело и так же стремительно исчезло. Кузнец не пошевелился.

Спустили второе ведро, вскоре забрали и его. Сосед Нико так и не пошевелился. Мальчик угрюмо подумал, что, может быть, тот вообще не собирается вставать даже для того, чтобы напиться самому, но все-таки попробовал еще раз:

– Пожалуйста!

Он вообще его слышит? Кузнец лежал с открытыми глазами, но взгляд был затуманенный и пустой. Ни один мускул на лице не дернулся.

В жадно тянущиеся руки спустили третье ведро. Часть воды пролилась под разъяренные крики пленников. Потом и это ведро подняли наверх. Собрав остатки сил, Нико перевернулся и встал на четвереньки. Значит, придется