Снова подумалось о несправедливости ситуации. Неужели всеми своими бедами люди еще не искупили старых грехов человечества?..

Мысль была такой острой, что даже сердце защемило. Макс поморщился, ощущая, как по спине пробежало нечто вроде слабого электрического тока. Кир не был сторонником ни одной религии, но другим верить не запрещал. Он не дозволял только осознанно дурачить народ, создавать какие-то секты или справлять культы на возмездной основе. А так верь во что хочешь.

И многие верили. Только вера у каждого была своя, и каждый по-своему представлял высшие силы и как они способны вмешиваться в дела людей. Но вот если бы кто спросил у Макса, как он себе представляет бога, тот затруднился бы с ответом.

Конечно, это не бородатый старик, каким его рисовали на коптских иконах. Скорее это, наверное, совокупность каких-то непреложных законов. Нечто вроде шестерен, вращающих мир.

И все же иногда хотелось какого-то овеществления бога, чтобы можно было обратиться к нему с просьбой. И иногда Макс, сам не понимая в точности, к кому или к чему обращается, просто просил. И становилось легче. Само по себе. Без оглядки, сбудется или нет.

«Господи, выведи нас из этого тупика… – подумал Макс. – Или хотя бы дай знак, что выход есть. А мы постараемся, мы отыщем!»

Но ответа не было, и не было знаков. Лишь раскаленное солнце полыхало в выгоревшем от жары небе, почти белом, с едва заметным намеком на голубой цвет. Буер мерно катился вперед, а ветер надувал паруса и свистел в тросах такелажа. Все как обычно. Ничего нового. Но надо было взять себя в руки и не киснуть. Зачем? Ответа на этот вопрос у Макса не было. Да и ни у кого в целом мире, наверное. По крайней мере пока.

Кирилл бросил взгляд на старинные «Командирские» часы, пристегнутые к левому запястью ветхим кожаным ремешком, поправил на лбу куфию, намотанную на арабский манер, и, сощурившись, внимательно оглядел ровную, как стол, линию горизонта на востоке.

Наблюдательный пункт был устроен на плоской вершине одной из ржаво-коричневых скал, возвышавшихся местами к западу от поселения. При взгляде издалека эти скалы навевали ассоциацию с торчащими из вековых песков пальцами мумий, настолько контрастно выглядели они посреди бескрайней плоской пустыни.

Высота, на которой оборудовали наблюдательный пункт, составляла всего метров пятьдесят, так что Кирилл, поднимаясь на площадку по проложенной серпантином тропе, даже не запыхался, несмотря на возраст. Чего не скажешь о восемнадцатилетнем парне, выполнявшем функции личного порученца при главе Клана – он и взмок, и пыхтел за спиной, мучимый одышкой.

К сожалению, не всех рожденных после Великого Перехода природа одарила отменным здоровьем, но пользу должны были приносить все, Клан не мог себе позволить нахлебников. Поэтому кто не мог входить в состав боевых отрядов, работал в поселении или при штабе.

Ветер на высоте ощущался сильнее, он уверенно и мощно дул с севера, уже превысив отметку в двенадцать метров в секунду, судя по показаниям анемометра. Четырехлопастный датчик прибора стремительно вертелся на шесте у края приспособленной для наблюдения площадки. Еще чуть в стороне торчала в небо полосатая бело-красная мачта антенны связи, а у самого парапета стоял на азимутальной монтировке мощный высокоапертурный телескоп-рефрактор с оборачивающей призмой.

Кожа Кирилла давно уже утратила былую белизну, отличавшую его, рожденного далеко на севере, от родившихся здесь. Да и возраст давал о себе знать – по грубым, словно дубленым щекам пролегли борозды глубоких морщин. На затылке из-под куфии выбивались несколько седых прядей – уже третье десятилетие Кирилл носил длинные волосы, и, несмотря на пятидесятилетний возраст, на его голове не было и намека на зарождающуюся лысину.

Порученец, стоявший в двух шагах позади Кирилла, наконец, отдышался. Это был один из новеньких. Кирилл нередко путал их имена и прозвища, и дело было вовсе не в плохой памяти. Причиной являлась слишком короткая продолжительность жизни людей Клана, связанная с неизбежностью мутаций.

Кириллу трудно было подстроить свое восприятие времени к такому искаженному и ущербному ритму, в котором жили теперь другие. Но у новенького прозвище было таким ярким и запоминающимся, что врезалось в память без всяких усилий. Неизвестно почему и за что прозвали его Джейраном. Хотя мама его назвала Сидором, а по бытующим в Клане традициям это имя сократили до удобной трехзвучной формы – Сид. Но он охотно отзывался и на Сида, и на Джейрана, избавляя Кирилла от мучительного перебора в памяти имен давно мутировавших соратников или от беспомощных обращений типа: «Эй, поди сюда».

– Видите? – спросил парень.

– Глаза у меня уже не те, что раньше, – без всяких эмоций ответил Кирилл. – Поэтому твоим я доверяю больше. На связь с ними пробовали выходить?

– Солнце! – Парень показал пальцем в небо и виновато пожал плечами.

Действительно, условия прохождения сигнала в средневолновом диапазоне, на котором работали рации Клана, в значительной степени зависели от солнечной активности вообще и от времени суток в частности. Другими словами, от состояния ионосферы. Днем можно было наладить связь лишь на дистанции километров в десять, а ночью и до двадцати получалось. Вот только кому придет в голову ночью удаляться от поселения на двадцать километров?

Кирилл наклонился к телескопу и прильнул глазом к окуляру, подкручивая фокусировочный узел. Когда изображение линии горизонта стало резким, хоть песчинки считай, за ней стало отчетливо различимо облако пыли, какое может оставить только приближающийся колесный транспорт. Или внушительный отряд диких на боевых верблюдах.

Любой колесный транспорт в здешних краях принадлежал Клану, а в то, что дикие сумеют между собой договориться и создать коалицию против Клана, верилось с трудом. Выходило, что пыль подняли возвращающиеся из пригорода Александрии буера под командованием Макса. Но почему так рано? С учетом времени набора топлива, его транспортировки к окраине и последующего частичного разлива в емкости других буеров, ждать их можно лишь часа через три, не раньше. Значит, что-то случилось. А «что-то» в новом мире почти всегда означало «что-то плохое».

Наблюдательный пункт располагался на высоте пятьдесят метров, значит, расстояние до видимой линии горизонта составляло двадцать пять километров. А пыль еще дальше. Выходило, что до буеров, если это именно буеры, дистанция пока километров тридцать. Может, и тридцать пять. В любом случае для радиосвязи, имеющейся в распоряжении Клана, слишком много. Придется ждать.

Кирилл задумался. Непривычно тревожно стало у него на душе. Не тревожно даже, скорее волнительно. Ну, не может всегда все быть плохо! Не бывает так. По любой из теорий математической статистики не может, да и по здравому смыслу тоже. Тридцать лет каждый день, каждый час было плохо. И мало того, что плохо, мало того, что гибли и мутировали друзья, любимые женщины, даже собственные дети, мало того, что каждый миг приходилось думать не о жизни, а о выживании, так еще и просвета не было никакого, ни малейшего намека на хоть сколько-нибудь светлые перспективы. Наоборот, с каждым годом ресурсов старого времени становилось меньше, а погибших в памяти – все больше.