То была славная охота. В первый же день мыушли за четыре мили от лагеря по глубокому следу носорога, который тянулсясреди травянистых холмов меж деревьями, такой прямой и ровный, словнопроложенный по линейке, и глубиной в добрый фут. Когда он затерялся в ложбинемежду холмами, похожей на сухую оросительную канаву, мы, обливаясь потом, вскарабкалисьна невысокий, но крутой пригорок, сели там отдохнуть, прислонившись к скату, истали осматривать местность в бинокль. Красивая зеленая равнина у подножиялесистой горы была усеяна холмами и изрезана руслами нескольких рек, бравшихсвое начало в лесной чаще на горе. Местами лес спускался к самомуподножию, – и где-нибудь там, на опушке, следовало ожидать появленияносорога. В стороне от лесистой горы взору открывались речные русла, и цепьотлогих холмов переходила в равнину, поросшую бурой, выжженной солнцем травой,а еще дальше темнела долина Рифт-Велли и поблескивало озеро Маньяра. Мы лежалина холме и зорко следили, не покажется ли носорог. М`Кола расположился пониже,а Друпи на противоположном скате присел на корточки и вглядывался в даль. С востокатянул прохладный ветерок, и по высокой траве пробегали зеленые волны. По небуплыли белые облака, а высокие деревья на склоне горы росли так тесно и листва уних была такая густая, что казалось, можно шагать прямо по кронам. За горойбыло ущелье, а дальше – снова гора, вся синяя от одевавшего ее леса.

До пяти часов все было спокойно. Затемневооруженным глазом я разглядел вдали какую-то точку, которая двигалась покраю долины к темной полосе леса. В бинокль было уже ясно видно, что этоносорог, весь красный в лучах закатного солнца. Он бежал быстро, и в егодвижениях было что-то, напоминавшее повадки водяного жука. За ним из лесу вышлиеще три носорога, темные в тени деревьев, и двое из них возле группы кустоввступили в бой, угрожающе нагнув головы. На таком расстоянии они казалиськрохотными, и пока мы разглядывали их в бинокль, стало смеркаться. Мы не успелибы до темноты спуститься с холма, пересечь долину, взобраться по крутомугорному склону и подойти к носорогам на выстрел. Поэтому мы осторожно спустилисьвниз и, нащупав ногами след, шли по этому глубокому следу, который петлял средитемных холмов, до тех пор пока меж деревьев не блеснул огонь лагерного костра.

Весь вечер мы не могли успокоиться, потому чтовидели сразу трех носорогов, а рано утром, во время завтрака, явился Друпи исообщил, что на опушке, менее чем в двух милях от лагеря, пасется стадобуйволов. Мы поспешили туда, еще ощущая во рту вкус кофе и лососины, полныетого утреннего возбуждения, от которого сильнее бьется сердце. Туземец, которомуДрупи поручил следить за буйволами, указал нам место, где они пересеклиглубокий овраг и выбрались на лесную поляну. По его словам, в стаде было большедесятка голов и среди них два крупных самца. Мы бесшумно зашагали по зверинымтропам, раздвигая лианы; то и дело попадались следы, горки свежего помета, но,хотя мы все дальше углублялись в лес (слишком густой, а потому неудобный дляохоты) и сделали большой круг, буйволов нигде не было и в помине. В одном местемы услышали крики клещеедов, увидели, как они взлетели, – и только. В лесубыло много носорожьих следов, кучами лежал похожий на солому помет, но нампопадались лишь зеленые лесные голуби да обезьяны. Когда мы выбрались наопушку, до пояса мокрые от росы, солнце стояло уже высоко. День выдался жаркий,ветер еще не поднялся, и мы понимали, что все носороги и буйволы, которые ночьювыходили из лесу, теперь забились в глухую чащу и отдыхают в холодке.

Спутники мои возвратились в лагерь, гдеоставались Старик и М`Кола. Я вспомнил, что у нас кончилось мясо, и решилвдвоем с Друпи обойти окрестность в надежде добыть что-нибудь. Я уже совсемоправился после дизентерии, и для меня было наслаждением бродить срединевысоких холмов, просто так бродить, не зная, что попадется на пути, а прислучае и поохотиться, добыть мяса. Кроме того, мне нравился Друпи, нравилосьсмотреть, как он ходит. Он шагал вразвалку, легко переставляя ноги, а ялюбовался им, ощущал траву под мягкими подошвами башмаков да приятную тяжестьружья, которое сжимал за шейку приклада, положив ствол на плечо; я обливалсяпотом под горячим солнцем, быстро высушившим росу на траве, но скоро повеялветерок. Казалось, мы идем по запущенному саду где-нибудь в Новой Англии. Ячувствовал, что опять могу стрелять метко, и с нетерпением ждал случая показатьДрупи свое искусство.

С пригорка мы увидели в какой-нибудь миле отсебя двух конгони[5], казавшихся желтыми на фоне холма, и я знаком дал понятьДрупи, что намерен следовать за ними. По пути в лощине мы спугнули водяныхкозлов – самца и двух самок. Я знал, что водяной козел – единственная местнаядичь, которая не годится в пищу, к тому же в моей коллекции был уже экземплярполучше. Помня об этом и о его несъедобном мясе, я держал козла под прицелом,пока он уносил ноги, да так и не выстрелил.

– Не стреляешь куро? – спросил Друпина суахили. – Думи сана – хороший зверь!

Я попытался объяснить ему, что уже убил раньшекозла получше этого, но его мясо невозможно было есть.

Друпи усмехнулся.

– Пига конгони м`узури.

«Пига» – выразительное словечко. Оно звучитточно так, как команда «пали!» или возглас «попал!». А слово «м`узури»,означающее «хорошо», «здорово», «лучше», долгое время вызывало в моей памятитолько название одного из наших штатов, и часто во время переходов я составлялмысленно суахильские фразы со словами «Арканзас» и «М`усури». Теперь это словоуже не поражало слуха, оно стало для меня привычным, так же как простыми ипривычными стали другие слова этого языка, а вытянутые мочки ушей, племенныешрамы и копья воинов не казались больше странными или безобразными. Напротив,теперь я находил эти племенные шрамы и татуировку естественными и дажекрасивыми, и сожалел, что у меня их нет. Все мои шрамы никуда не годились: ониимели неправильную и расплывчатую форму – просто-напросто самые обыкновенные рубцы.Один красовался у меня на лбу, и меня до сих пор еще иногда спрашивают, нестукнулся ли я обо что-нибудь головой. А у Друпи были эффектные шрамы на шее идругие, симметричные, на груди и животе. Один мой нарост казался мнеподходящим, очертаниями напоминая рождественскую елку, но он находился наподошве правой ноги, никому не был виден, и только носки мои из-за негопротирались особенно быстро… Я как раз об этом размышлял, когда мы спугнуличету болотных антилоп. Они отбежали шагов на шестьдесят, но остановились поддеревьями, и как только стройный, грациозный самец повернулся, я выстрелил иугодил ему в бок чуть пониже лопатки. Он подскочил и пустился наутек.

– Пига. – Друпи улыбнулся. Мы обаслышали, как ударила пуля.

– Куфа, – сказал я. – Он убит.