Когда мы подошли к антилопе, лежавшей на боку,сердце ее все еще сильно билось, хотя, судя по всему, она была мертва. Друпи незахватил охотничьего ножа, у меня же был с собой только перочинный ножик. Янащупал сердце около передней ноги, чувствуя, как оно трепещет под шкурой,всадил туда лезвие ножа, но он оказался слишком коротким и только слегкаоттолкнул сердце. Я ощущал под пальцами горячий и упругий комок, в которыйуперлось лезвие, повернул нож, ощупью перерезал артерию, и горячая кровьзаструилась по моей руке. Затем я начал потрошить антилопу перочинным ножом,все еще стараясь произвести впечатление на Друпи, аккуратно извлек печень и,отделив желчный пузырь, положил печень на траву, а рядом с ней почки.

Друпи попросил у меня нож. Теперь и он захотелпоказать себя. Он искусно вскрыл и вывернул наизнанку желудок, выбросил из неготраву, хорошенько встряхнул, затем положил туда печень и почки и, срезав ножомпрутик с дерева, под которым лежала антилопа, скрепил им желудок, так чтополучился удобный мешочек. Затем вырезал палку, подвесил на нее мешочек иперекинул палку через плечо – точно так во времена моего детства носили своипожитки в носовом платке американские бродяги, изображенные на рекламемозольного пластыря «Блю Джей». Это был отличный способ, и я уже предвкушал,как покажу его когда-нибудь Джону Стейбу в Вайоминге, а он будет улыбаться, каквсегда, стесняясь своей глухоты (когда раздавался рев быка, в Джона приходилосьшвырять камешками, чтобы он остановился), и обязательно скажет: «Ей-богу, Эрнест,это здорово!»

Друпи передал мне палку, скинул кусок материи,заменявшей ему одежду, обвязал им тушу антилопы и взвалил ее себе на спину. Яхотел помочь ему и знаками предложил срезать сук, подвесить на него антилопу инести тушу вдвоем, но Друпи отказался. Так мы и шли, – я с мешочком изантилопьего желудка на плече и с ружьем за спиной, а Друпи, весь потный,впереди, шатаясь под тяжестью туши. Я уговаривал его подвесить антилопу надерево и потом прислать за нею носильщиков. Мы положили было тушу в развилинустарого дерева, но Друпи, сообразив, что я готов уйти и бросить добычу толькоиз страха, как бы он не надорвался, снова взвалил ношу на плечи, и мы поплелиськ лагерю, где бои, сидевшие вокруг костра, встретили нас дружным хохотом привиде мешочка, болтавшегося у меня за спиной.

Вот такая охота была мне по душе! Пешеходныепрогулки вместо поездок в автомобиле, неровная, труднопроходимая местностьвместо гладких равнин – что может быть чудеснее! Я перенес тяжелую болезнь итеперь с наслаждением ощущал, как силы мои восстанавливаются с каждым днем. Завремя болезни я очень исхудал, изголодался по мясу, а теперь мог есть все безразбору. Каждый день под горячими лучами солнца я обливался потом, теряя такимпутем всю жидкость, которую вечером, у костра, выпивал в обществе друзей, а вжаркую дневную пору я лежал с книгой в тени, овеваемый ветерком, радуясь, чтоне нужно ничего писать и в четыре часа мы снова пойдем на охоту. Я даже писемникому не писал. Единственный человек – не считая детей, – который мнепо-настоящему дорог, был здесь со мной, и мне не хотелось делитьсявпечатлениями этой чудесной жизни с теми, кто был где-то далеко; хотелосьпросто жить, радоваться, испытывать блаженную усталость. Я гордился меткостьюсвоей стрельбы, верил в себя, и мне было так хорошо и легко, – право же,переживать все это самому куда приятнее, чем знать об этом только понаслышке.

В начале четвертого мы тронулись в путь, чтобык четырем добраться до холма. Но было уже почти пять, когда мы наконец увиделипервого носорога: неуклюже покачиваясь на своих коротких ногах, он перевалилчерез гребень холма почти там же, где мы увидели его накануне, и скрылся в лесунеподалеку от того места, где вчера у нас на глазах дрались два носорога.Спустившись с холма, мы пересекли заросшую лощину и двинулись по крутомугорному склону к акации с желтыми цветами, служившей нам ориентиром.

Борясь с ветром, я старался идти как можномедленнее, не теряя из виду дерева, и заткнул носовой платок под шляпу, чтобыпот не заливал очки. Я знал, что, быть может, через секунду придется стрелять,и нарочно шел медленно, чтобы не вызвать сердцебиения. На охоте по крупномузверю, если охотник умеет стрелять и видит, куда стрелять, не может бытьпромаха, разве что стрелок запыхался от бега, либо только что вскарабкался накрутой склон, либо очки его разбились или запотели, а у него не нашлось тряпкиили бумаги, чтобы их протереть. Очки вообще доставляли мне кучу хлопот, и яносил при себе четыре носовых платка, перекладывая их из одного кармана вдругой, когда они намокали от пота.

Мы осторожно приблизились к акации с желтымицветами, словно к выводку перепелок, перед которым собака сделала стойку.Однако носорога там уже не оказалось. Мы обшарили всю опушку, видели множествоследов и свежего помета, а носорога не было. Солнце уже садилось, начиналосмеркаться, а мы все бродили по лесистому склону в надежде встретить зверя накакой-нибудь прогалине. Когда в темноте стрелять стало почти невозможно, Друпивдруг остановился и припал к земле. Опустив голову, он рукой указывал куда-товперед. Мы подползли к нему и увидели двух носорогов, большого ималенького, – они стояли по грудь в кустарнике, отделенные от наснебольшой долиной.

– Самка с детенышем, – прошептал Старик. –Стрелять нельзя. Дайте-ка мне разглядеть ее por. – И он взял у М`Колабинокль.

– Видит она нас? – спросила Мама.

– Нет.

– Далеко до них?

– Шагов пятьсот.

– Боже, какая крупная! – сказал яшепотом.

– Да, крупная самка, – подтвердилСтарик в радостном возбуждении. – Интересно, куда девался самец? Слишкомтемно, стрелять можно, только если столкнемся нос к носу.

Носороги, повернувшись к нам задом, мирнощипали траву. Мне кажется, эти животные никогда не ходят. Они либо бегут, либостоят на месте.

– Отчего они такие красные? –спросила Мама.

– Вывалялись в глине, – пояснилСтарик. – Надо торопиться, пока еще не совсем стемнело.

Солнце уже село, когда мы выбрались из леса иувидели внизу тот холм, откуда накануне наблюдали за носорогами в бинокль.Вместо того чтобы спуститься, пересечь лощину и выйти к лагерю прежней дорогой,нам неожиданно взбрело в голову пройти лесной опушкой прямо по горному склону.И вот в темноте, придерживаясь намеченного пути, мы двинулись через глубокиепредательские ущелья, издали похожие на рощицы, скользили, цеплялись за лианы,спотыкались, карабкались и снова скользили все ниже и ниже, потом опять сневероятными усилиями взбирались по круче, а лес был полон ночных шорохов,слышалось рычание леопарда, который охотился на бабуинов; я боялся змей и сострахом прикасался в темноте к каждому подозрительному корню или ветке.