– Только это не все.

У Флер мелькнуло опасение, что сын уехал самовольно, как тогда – из школы. Да нет! Он слишком любит летать. И, разумеется, речь пойдет не о деньгах.

– Я женюсь.

Флер поймала себя на том, что удивляется, почему он не объявил, что уже женился. Как далеки они стали в последние годы!

– Кто же эта счастливица?

– По-моему, ты ее знаешь.

– Неужели? Так кто же?

– Энн Форсайт. Племянница Вэла Дарти.

Флер смотрела на сына и не находила, что сказать. Слов просто не было. Каким образом?.. Ответ напрашивался: Мастонбери! База расположена рядом с Уонсдоном, и Кит каким-то образом познакомился с дочерью Джона, пока находился там со своей эскадрильей. И тут ее как ударило: дочь Джона и ее сын!

– Насколько я понимаю, наша ветвь семьи не ладит с ее ветвью.

Флер неопределенно пожала плечами и хотела сослаться на Старых Форсайтов, чтобы предотвратить расспросы, но Кит продолжал:

– Неважно, я и знать не хочу. Жить мы будем в Индии, так что никакого значения это иметь не будет. Я просто решил тебе сказать.

Флер кивнула. Да. Она начинала постепенно понимать. Итак, роковая страсть – ее отца к матери Джона, ее – к Джону, заразила и следующее поколение. Какая ирония! Какая изысканная ирония – Кит получит то, в чем было отказано ей. Только подумать! Ее сын женится на дочери Джона. Джон тесть, она свекровь. Внуки Джона – и ее внуки. Она теряла способность думать…

Когда Майкл вернулся домой, он вошел в гостиную и, увидев там жену и сына, сразу понял, что происходит что-то из ряда вон выходящее. Глаза Флер блестели слишком ярко даже для нее. Кит взглянул на отца, а потом продолжал смотреть на Психею над камином, положив локоть на каминную полку.

– Привет, старина, – сказал Майкл сыну. – Мы тебя не ждали.

– Он явился к нам с новостями, Майкл, – сказала Флер непонятным тоном. – На твоем месте я бы сначала села.

Глава 11

И еще некоторые

Выздоровление – процесс медленный. Джон пытался его убыстрить, но убедился, что любые его попытки только мешают. Природа решала все это по-своему, и он был вынужден подчиниться ей. Когда ему разрешили на воскресенья уезжать в Грин-Хилл, это стало знаменательной вехой. Дома он пытался никого не обременять, с мягким терпением принимал все заботы о своих удобствах и ни на что не жаловался – даже на неподдельно сильные боли. День он проводил в разных креслах, держа перед собой открытыми разные книги, а сам смотрел поверх них в различные окна. Перед глазами у него постоянно плавали пятна, так как у него обнаружилась черепная трещина. Иногда он гулял по садовым дорожкам – чуть горбясь и никогда не отходя далеко от дома. Все это время он держался с близкими и друзьями ровно и ласково, хотя в душе ощущал себя абсолютным неудачником. Ни с какой точки зрения его поведение не представлялось ему тем, чем было на самом деле – самым, пожалуй, героичным в его жизни.

Холли приезжала каждый день – часто вместе с Джун, которая временно поселилась в Уонсдоне. Джон был удручен, узнав, что на следующую ночь после катастрофы с ним ракетная атака на район повторилась. Дом Джун – где Джулиус как раз счастливо воссоединился с дочерью – оказался мишенью прямого попадания. Хозяйка, к счастью, еще не вернулась: сначала задержалась в галерее, где вновь прорвало трубы, находившиеся в плачевном состоянии с тех пор, как по соседству на Берлингтонский пассаж обрушились бомбы, а затем ее автобус сломался в Хаммерсмите. Не погибла из обитателей дома только она одна. Узнав о несчастье Джун, Джон начал меньше жалеть себя. Когда ему сказали, что Робин-Хилл также разрушен, он испытал только острую жалость к Флер, не сомневаясь, что для нее это – горчайшая потеря. Свой пост в попечительском совете он всегда воспринимал как синекуру, хотя и был очень ей благодарен, но для Флер ее дом был делом сердца. Ему сказали, что она была там в момент налета и успела вовремя отослать всех в бомбоубежище. Какая она замечательная – сохранить хладнокровие и не думать об опасности, грозящей ей! Он написал бы ей, но обожженные пальцы еще не могли держать ручку. И, учитывая все, он предпочел подождать, а не диктовать это письмо кому-нибудь другому.

О своем пребывании в Робин-Хилле и ночном бдении Флер он не знал ничего. Немецкие ракеты могли сыпаться на страну, но семейное умение Форсайтов сохранять тайны от них не пострадало.

Фрэнсис «заглядывал» в Грин-Хилл как мог чаще, справляясь о здоровье зятя.

– Я тебя подвел, – сказал Джон, когда они в первый раз оказались наедине. – Прости. Это была моя вина.

На что Фрэнсис ответил негромко и со всей искренностью, на какую был способен, что вина – если кто-то и виноват – лежит только на нем.

Джон настаивал, когда приезжал Фрэнсис, чтобы его юная «шоферша» садилась за стол с ними. Почему-то она всегда умела улучшить его настроение, и, как бы плохо у него ни было со зрением, ее волосы он всегда видел с удивительной ясностью.

* * *

В этот февральский день Джон смотрел в окно своего кабинета на втором этаже, как за стеклами закручиваются смутные снежные вихри, когда к нему вошла его мать. В доме они были одни. Джонни еще учился в школе, а Энн, которая теперь поступила на травмпункт к Холли, позвонила, что останется ночевать в Уонсдоне. На прошлой неделе, когда приезжал Фрэнсис, его «шоферша» сказала, что у нее отпуск, и попросила разрешения навестить его. Так мило с ее стороны, подумал Джон, но, конечно, в такую погоду она не выберется…

– Ты не читаешь, милый?

Джон уловил в тоне матери не очень удачно скрытую ноту тревоги и попытался ее разуверить.

– Просто решил дать отдых глазам. Утром я прочел газету почти всю.

Проходя мимо, Ирэн коснулась рукой его плеча, и он понял, что не сумел ее убедить. Она села в кресло напротив и сложила ладони на коленях. Он не различал выражения ее лица, но что-то подсказало ему, что она хочет с ним поговорить. Молчание между ними, против обыкновения, было лишено тихой безмятежности.

Еще какое-то время оба следили за кружащимся снегом снаружи, потом Ирэн сказала:

– Джон, милый, Энн последнее время тебе ничего не говорила?

– Нет. А о чем?

– О… – Джон услышал, как она вздохнула, – …о намерении выйти замуж.

– Нет! – Джон провел рукой но лбу и удивленно улыбнулся. – Ни слова…

Его мать продолжала странно угнетенным голосом:

– Возможно, она ждет, чтобы ты совсем поправился. Наверное, мне тоже не следовало торопиться, но только…

– Почему? Конечно, это порядком неожиданно, но это же прекрасно! Теперь мне есть ради чего поторопиться с выздоровлением.

Он увидел, что его мать стиснула руки и откинула голову. И он не видит ее глаз? Она умалчивала о чем-то. Наверное, это что-то мешало Энн поговорить с ним.