Заур спросил что-то. Бабушка кивнула.

– Да, – сказал он, но затем она покачала головой и что-то сказала. – Говорит, что забыла. – Она сказала еще кое-что. – Перепутала.

– ********? – спросил что-то он.

В ответ бабуля жестом руки остановила его. Ее безжизненные глаза бегали по комнате и затем остановились почти на моем лице. Она что-то тихо сказала, показав на меня.

– Что? – спросил я.

– ******* ***, – сказала она еще раз и опять ткнула в меня пальцем.

– Мне выйти или что? – повторил я, слегка растерявшись.

В ответ Заур покачал головой, но по лицу было видно, что и он не понимает, о чем идет речь. На секунду я подумал, что сейчас она раскроет какую-то тайну моей биографии, что это я сын Муртуза. Я не понимал, почему она обратила на меня внимание. Бабуля тихо заговорила, и Заур начал переводить:

– У них не… было детей… у Муртуза… говорит что-то про здоровье. В общем, из-за Муртуза не было детей… Но ребенок был… – Заур почти повторил ее одновременно задумчивую и удивленную интонацию. – Ребенок был… чужой… Не их…

– Чей ребенок? Мальчик?

– *** ***** вас? – спросил Заур, и я понял только последнее слово «вас» – мальчик, сын.

– Вас, – повторила она.

– Мальчик… чужой… Им отдали. Другие… – Заур повернулся к пацану и спросил что-то на аварском, точнее попросил помощи в переводе слова, и тот что-то ответил. Заур продолжил: – Роды… чужие были. Родился мальчик… давно… его отдали Муртузу…

– Чей мальчик? – повторил я.

– Заткнись, – буркнул Заур и продолжил переводить: – Больной… от слабой… слабой роженицы… мамы, в общем. Говорит, что мама была слаба здоровьем. После родов… умерла.

– ****** инсул цар? – Заур спросил имя отца.

Бабушка замолчала и долго что-то вспоминала, бурча под нос. Палец в воздухе зарисовал активней. Затем, будто пытаясь выплюнуть волосок, оказавшийся во рту, она пыталась что-то выговорить.

– Что-то на Т? – выдвинул я догадку.

Бабушка продолжала пытаться выговорить имя. Затем сказала Зауру, что оно было сложным и она его забыла. Другим для «нас». Что имелось в виду под «нами», мы так и не поняли. Для села, для аварцев или в целом для Дагестана?

– Говорит, что устала, – сказал Заур. – Закончили.

Пока Заур выражал ей всяческие благодарности и желал крепкого здоровья, я разглядывал старенький шкаф рядом с телевизором. Там стояли книги, как русские, так и аварские, и несколько черно-белых фотографий. На большинстве из них была женщина, вероятно, хозяйка дома, хотя по фотографии трудно было определить. Она держала на руках самых разных младенцев. Получала цветы, подарки. В общем, была счастлива своей жизнью акушерки, по крайней мере, если судить по фотографиям, изображавшим не столько горский, сколько советский мир.

– Это что? – спросил я, указывая на одну из фотографий.

– А?

– Спроси насчет этого. Зачем завязывать ткань на дереве, на столбе? – Я указал на фотографию, где мужчина, расплывшийся в улыбке, привязывал к столбу рядом с каким-то домом платок. Несмотря на то что фотография была нецветной, я был почти уверен, что ткань зеленая. Потому что видел это раньше не только на фото в архивах, но и вживую.

– Это традиция… – заговорил Заур, но бабушка перебила его коротким вопросом, и Заур пояснил, чем я интересуюсь.

Бабушка улыбнулась и начала опять говорить, а Заур уже более свободно (очевидно, понимая, о чем идет речь) переводил:

– Традиция этого и моего села. Во времена Кавказской войны умирало много мужчин, и поэтому женщин обязывали после трех месяцев траура выходить замуж, чтобы рожать мальчиков, которые в будущем станут воинами Кавказского имамата. Беременные женщины не показывали свое положение, это было, в общем, не по обычаям. А зеленой повязкой семьи оповещали все село о том, что в их семье родился мальчик, будущий воин. Они гордились этим. Это был праздник для семьи, – завершили почти одновременно и бабушка, и Заур.

Потом бабушка добавила что-то еще, и он перевел:

– Просто старая традиция. Сейчас уже никто так не делает. Всё?

– Да, можем уходить, – сказал я, и Заур, еще раз попрощавшись, вышел.

У ворот он вручил мальчику пару бумажных купюр и, садясь в машину, пояснил, что это не плата за услуги, а благотворительность, и добавил:

– Чтобы Аллах помог нам с тобой. Мало ли.

– Как-то быстро сработало твое подаяние.

– А?

– Кажется, я понял, где родился Гасан.

– Где? – сразу спросил Заур.

– Когда мы приехали с тобой в село во второй раз, я следил за Муртузом, – начал объяснять я, пока машина отъезжала от дома. Поглядывая на дорогу, я пытался найти в своем «облаке» фотографию, хоть интернет в селе едва ловился. – Вот. – Я показал снимок трехлетней давности: дерево с повязкой тусклого зеленого цвета.

– Это где?

– Тоже на краю села. Последний дом, не доезжая Муртуза. Старик в день похорон Гасана, возвращаясь домой, повязал это на дерево в чужом дворе. Дом старый, и, кажется, никто там не жил. Я думаю, что старик как бы «вернул» Гасана домой, повязав платок.

– Показывай место.

Мы подъехали к тому самому дому и минут двадцать просто за ним наблюдали. Затем Заур получил какое-то СМС.

– Это участковый. Говорит, дом заброшенный и, сколько он работает, там никто не появлялся. Со слов соседей, там не живут много лет. Скоро узнает, кому принадлежал. Мне кажется, этот участок тоже хотел выкупить Хабиб. Ну, давай заглянем.

Мы подошли к дому. Калитка висела на соплях. Возможно, как раз с того времени, когда старик у меня на глазах случайно сломал ее. Зайдя на территорию, Заур сразу встал передо мной. С одной стороны, он, вероятно, не был в боевой форме, но с другой – я был рад, ведь это значило, что происходящее отчасти вернуло его к жизни. Напомнило ему о его настоящем предназначении – «охранять и защищать мирных граждан», даже если в контексте биографии Заура это звучало смешно.

– Покажи платок, – скомандовал он, и я повел его к тому самому сливовому дереву.

Ветхая ткань все еще висела там. Заур пощупал ее. Зеленой она