тюрьму я его упрятал. А куда его девать прикажете? Задерживать – оснований веских нет, а оставлять на свободе тоже не могу. Кроме всего прочего, он возьми и сдуру повесься! Готляр допытываться будет у меня: кто виноват?

Малинин, встрепенувшись, изумлённо взирал на криминалиста; впервые тот заговорил об этом, не заикался ведь об аресте, а тут вдруг прорвало, значит, удумал Шаламов, хитрая лисица, для прокурора области оставить этот вопрос, чтобы наверняка его решить; знал криминалист уязвимые места Игорушкина, знал о его скрываемых симпатиях к себе, знал сейчас, куда бьёт, поэтому о главном и затеял напрямую с Самим мозговать…

А может, про арест закинул удочку криминалист, почувствовав, что собираются серьёзные тучи над головой его приятеля, прокурора Ковшова, прослышал всё сейчас, проникся, чем тому всё может обернуться и скумекал, что есть возможность именно теперь друга выручить?… И бросился враз спасать… Хитёр Шаламов! Поди в нём разберись! Не зря его Игорушкин уважает, прислушивается к его мнению и от себя не спешит отпускать…

– Много косвенных улик против Туманского собралось, – продолжал Шаламов. – Только адвокату их раздолбать особых усилий не потребуется. Да и сам я всерьёз пока сомневаюсь. А за несколько суток здесь не справиться! Доказательств не соберёшь, даже если сам Максинов помогать примется. Кстати, Николай Петрович, не думаю я, что ради этого генерал приезжал на место происшествия… Другие интересы его волновали…

– Значит, муж? – напрягся, оживился Игорушкин, внимательно слушавший криминалиста.

– Основания для задержания Туманского имеются. – Шаламов был краток. – Обнаружен он в ту же ночь, в собственной квартире. В крови. Ничего объяснить не может. Твердит одно – не помню. Но это известная позиция. Пьян был до чёртиков. Мешком валялся у себя на кухне с таким же дружком. Дрались они между собой жестоко, измутузили друг друга до неузнаваемости. До сих пор в себя не придут. Вот и пришлось их в медвытрезвителе в человечий вид приводить. Я с ними разговаривать пытался. Бред сивой кобылы оба несут.

– Чего, чего?

– Себя не помнят оба, Николай Петрович.

– А кто второй-то?

– Точно не выяснена личность. Но, похоже, приятель.

– Думаешь, причастны к смерти?

– Надо работать, разбираться.

Шаламов замолчал, давая понять, что сообщил всё, что считал нужным.

– Пока не определимся, я полагаю, пусть Владимир Михайлович и занимается делом. – Игорушкин развернулся к Малинину. – Надо подключить к нему районного следователя. Это у нас кто? Кировский район?

– Баратова Виктора Михайловича район, – кивнул Малинин. – Кировский.

– Виктора Михайловича озадачить, – Игорушкин поднялся, вышел из-за стола, походил по кабинету. – Я скрывать не стану. Смерть эта привлекла внимание многих важных особ в городе. Обстоятельства необычные. Слухи сейчас поползут разные. В семье ответственных лиц и вдруг такой кошмар! Сплетни, пересуды! Сами понимаете…

– Работать спокойно не дадут, – вставил Малинин.

– Вот-вот, – кивнул Шаламов. – Одними звонками разные персоны эти замучают. Только и отвечай по телефону. Отдать бы нам это дело в район, Николай Петрович? Скандальная история.

– В район?

– Виктору Михайловичу. – Шаламов даже привстал. – Он прокурор авторитетный, загасит все сплетни. Дипломат…

– Поздно. – Игорушкин оборвал криминалиста. – Не буду лукавить, я матери умершей пообещал, что сам разберусь.

– Обузу брать, Николай Петрович?… – попробовал возражать Шаламов. – Пока перспектив никаких. И не видать, чтобы маячило что-то…

– Вот! – Игорушкин рубанул воздух рукой. – Ты и вникни! Чего же спихивать? Она, кстати, мне обещала что-то известное только ей поведать… Что-то особенное…

– Скелет выпал, – пригорюнился Шаламов и голову опустил. – Открылся шкапчик.

– Чего? – не поняв, насторожился прокурор области. – Что у вас?

– Так, поговорка народная.

– Чего, чего?

– Тайну вам страшную приготовилась сообщить эта особа, – скривился в иронической усмешке Шаламов. – Обычное дело. У них везде тайны да ужасы, лишь только такое случится.

– Про тайну сказать ничего не могу пока, а вот подозрения уже она мне высказала. – Игорушкин не принял шуток криминалиста. – В квартире у неё перевернули всё вверх дном. Не знает, на кого думать. Ты, Владимир Михайлович, когда тело осматривал, обыск не поручал в квартире проводить?

– Визуально осмотрел я комнаты, – вытянулось лицо у Шаламова. – Как обычно, поискали на столах, на подоконниках… В общем, на открытых поверхностях. Не оставила ли записки какой покойница… А больше – нет, ничего не трогали оперативники. И не нашли ничего… Чего ж ещё искать?…

– А мать в тревоге! – Игорушкин нахмурился. – Всю квартиру кто-то перевернул вверх дном!

– Да я же сам последним оттуда уезжал. Все комнаты в квартире сам обошёл ещё раз. Опечатывать дверь не стал, соседке наказал, чтобы следила и предупредила мать, когда та воротится. Ничего подобного. Всё тихо, спокойно. Без меня никто в шкаф, в стол не лез…

– Вот тебе и первая закавыка! – Игорушкин поднял руку и со значением погрозил указательным пальцем кому-то в пространство. – Вот тебе, Владимир Михайлович, и первый скелет!

На грани бытия

Тень возникла перед ней опять. Она шарахнулась от неё в сторону, но не успела и опять наткнулась. Пока приходила в себя, извинялась, прохожий или это была женщина с ребёнком, пропали сами. Повторялось ещё и ещё. Она схватилась за голову, ощупала лицо. Вот в чём дело! Она оставила где-то очки, конечно, на работе, а может, там, рядом со Светкой, в морге?… Сознание мерцало. Да, да, конечно, возле Светки. Она там упала. Когда очнулась, ничего не видела совсем. Только чувствовала вокруг себя беготню, суету и возгласы.

– Софье Марковне плохо!

– Калеандрова, Калеандрова умирает!

– Скорую надо!

– Валидол! Есть у кого валидол?

– Да не чует она ничего! Зубы сжаты! Куда вы суёте!

Она, словно сквозь пелену, начала различать тени, фигуры людей, потом лицо наклонившегося над ней человека. Постепенно приходила в себя. Врачи подоспевшей «неотложки» сделали укол. Она отказалась с ними ехать.

– Мне лучше, – прошептала едва слышно.

– Я всё равно не возьму на себя такой ответственности, – заикнулся врач.

– Я Калеандрова, – выговорила она уже твёрже.

– Я знаю вас, Софья Марковна. И всё же вам не следует отказываться. Мы вас забираем.

– Нет. – Она махнула рукой. – И не спорьте. Что это я лежу? Ну-ка, помогите!

Ей помогли сесть.

– Обморок. Только и всего. Сейчас пройдёт.

– Все последствия на вас, – дошёл до неё трусоватый голос.

– Уезжайте. – Она отвернулась.

Ей действительно полегчало. Надо было спешить в прокуратуру. Машина довезла её только туда. Шофёр обещал подъехать, как освободится, просил подождать: машина была чужая, она выпросила её съездить в морг у знакомого главврача соседней больницы…

Теперь, когда освободилась и вышла из прокуратуры, огляделась. Конечно, машины не было. Ждать не стала. Столько дел! Но только сделала несколько шагов, всё поплыло перед глазами. Едва