неравнодушный к женскому полу, Лонгиноз прекрасно понимал, что значит быть влюбленным, и поэтому сочувствовал своим молодым друзьям, чья дальнейшая жизнь во многом зависела от судьбы канала.

Итоги соревнования подводились каждую неделю, и переходящее Красное знамя вручалось то одному, то другому, впрочем, оно на две недели, а иногда и дольше задерживалось в кабине экскаватора одного из друзей.

Надо было видеть, с каким удовольствием и радостью вез Лонгиноз к победителю Красное знамя, закрепив его на рукоятке мотоцикла. Успехи обоих друзей радовали его одинаково.

С не меньшим вниманием и заботой относился Лонгиноз к бригадам, работавшим на коллекторах, дренажах и корчевке леса. Особенно радовали его сваны, которых он прозвал живыми экскаваторами, а их руки сравнивал с ковшами этих машин. Когда одна бригада выходила вперед, Лонгиноз сломя голову мчался к другой: что, мол, стряслось с вами, охота вам ходить в отстающих, надо поднажать чуток: «Работать по старинке каждый умеет, а вот быть участником социалистического соревнования не каждому под силу. Для этого надо высокое сознание иметь, понимать, что ты на общую мельницу своим трудом воду льешь», — любил повторять Лонгиноз, подначивая и без того старающихся людей. Но рабочие, зная характер своего начальника снабжения, не обижались на него. Посмеются, бывало, добродушно над хитростью Лонгиноза, потребуют с него в шутку магарыч и продолжают с настроением работать.

Единственная бригада, в которую Лонгиноз приезжал с неохотой, была та, где трудились Кириле Эбралидзе и Тенгиз Керкадзе. Не по душе была Лонгинозу эта парочка. Вроде и работали они неплохо и даже нормы перевыполняли, но было в них нечто настораживающее и неприятное. И еще была в них жадность и, что самое главное, равнодушие к общему делу. А их ехидство и злорадное хихиканье всем порядочно набили оскомину. Но Лонгиноз прилагал все силы, чтобы его не считали пристрастным, и даже для неприятных ему людей расшибался в лепешку. И все-таки не нравились Лонгинозу эти люди. Что поделаешь, дело делом, а сердцу не прикажешь... Лонгиноз был отличным певцом и танцором. Пил он много, но никто его ни разу не видел пьяным. За веселье он готов был душу отдать. Неделя была не неделя, если хоть раз не удавалось ему покутить на славу, на полную катушку, с песнями и плясками, с веселыми тостами, обращенными к друзьям и близким. Стол у него бывал небогатый — сыр и мчади, рыба, зелень и вино, но все это было сдобрено таким весельем, такой жизнерадостностью, что могло показаться шикарным пиршеством.

Стоило ему приехать в бригады, занятые на корчевке леса или на рытье канала, как Лонгиноз тут же закатывал рукава, плевал на ладони и давай махать топором или лопатой с пением «Одойи». Бригада подхватывала песню, и этот гимн труду мощно и торжественно разносился на всю округу.

Было у Лонгиноза еще одно большое увлечение: он руководил ансамблем песни и пляски в коратском клубе. Ансамбль исполнял одишские, имеретинские, сванские, гурийские песни и пляски. Надо было видеть, как легко, ловко и искрометно плясал этот коренастый, грузный и уже немолодой человек, как без всякого видимого напряжения становился на вытянутые в струнку носки, как увлеченно выводил сложнейшие фигуры народного танца...

В последнее время Лонгиноз зачастил в Учину бригаду. Дело здесь не ладилось. Забеспокоился Лонгиноз: теперь уже здесь чаще, чем где-то, гремела «Одойя».

Гидрологи, топографы и геологи, казалось бы, досконально исследовали и изучили новую трассу главного канала, однако неожиданно на пятом километре у Сатурии обнаружились грунтовые воды. Стены канала осыпались через каждые пять-шесть метров, и их приходилось укреплять досками. Осыпавшуюся землю вынимали снова и снова. Впустую уходило много труда и времени. Все это отбрасывало назад Учу и Бондо в их соревновании с другими бригадами. Между тем бригада Антона Бачило заметно вырвалась вперед, и переходящее Красное знамя надолго осталось в кабине «Пристмана».

Антон Бачило места себе не находил — какое тут может быть соревнование, если сложились неравные условия работы. Нет, так не годится. До тех пор пока бригада Учи не пройдет отрезка Сатурии, соревнование надо приостановить. Этого требует справедливость, совесть и, наконец, просто товарищество.

Учина бригада не приняла этого в общем-то справедливого предложения. Сделать это — значит приостановить строительство канала. И кроме того, в условиях социалистического соревнования не говорится, что из-за непредвиденных обстоятельств можно менять эти условия.

Это событие вызвало одобрение на стройке. Особенно радовался Лонгиноз: «Вот это, понимаю, рыцарство. А как же иначе, ведь они — настоящие мужчины».

Лонгиноз дни и ночи пропадал на Учином участке, самолично руководил работами по укреплению стен канала. Благодаря его стараниям бригада не испытывала недостатка в лесоматериалах, лучшие плотники были переброшены сюда со всех массивов, самые голосистые певцы из лонгинозовского ансамбля без устали пели «Надури» и «Одойю».

День и ночь рыли землю члены бригады, укрепляли стены канала, расчищали осыпавшуюся землю. Песня помогала работе, вдохновляла рабочих, сплачивала и объединяла разных по характеру людей.

Прослышав чуть ли не о чудотворном воздействии песни на Учином участке, многие бригады стали работать с пением «Одойи» и других трудовых народных песен...

Лонгиноз видел свою задачу и в том, чтобы держать рабочих в курсе всех последних политических событий. Он ежедневно привозил в бригады свежие газеты и громко читал их своим мощным басом.

— Товарищи, вот что пишут газеты о заключении пакта, только что я прочел, что в японской газете «Исахари» советско-японский пакт о нейтралитете японцы расценивают как эпохальное явление в истории дипломатии.

Лонгиноз не часто читал об эпохальном явлении и, справедливо посчитав это самым главным, повторил:

— Вы слышите, товарищи: в истории дипломатии! Видите, какие мы! А болгарская газета «Зорха» считает, что все пакты, заключенные Советским Союзом, стремятся обеспечить мир советскому народу, всем другим народам и помешать расширению и обострению войны. Вот как заботятся наше правительство и наша партия, чтобы никогда не было войны, вот как мы отвечаем всем паникерам и маловерам. Ясно, товарищи?..

После многих дней и ночей напряженного, выматывающего жилы бессонного труда бригада Учи Шамугия наконец-то преодолела Сатурийский участок и на сутки раньше срока вышла на желанный рубеж. Не прошло и десяти дней, как Учины ребята обошли бригаду Антона. Лонгиноз Ломджария своими руками забрал знамя из кабины «Пристмана» и, по обыкновению прикрепив его к рукоятке мотоцикла, во весь дух помчался к участку, где трудилась бригада Учи Шамугия. Он летел на полной скорости,