Джек приблизился к незатейливому белому стулу, небрежно окрашенному толстым слоем, что было ясно по глубине трещин. Он повернулся, взглянул на потолок и медленно сел.

Сложил руки на груди.

Скептически вздернул брови.

Спустя несколько минут накатила зевота, которая ватой заложила уши, поэтому он не услышал начало чьего-то вопроса, что прозвучал глубоко в голове:

— …твое первое воспоминание?

Джереми вздрогнул, решив, что заснул. В комнате по-прежнему никого, дверь надежно закрыта.

Он дернулся — на сей раз от прикосновения чьих-то пальцев: словно погладили по руке, — поерзал на стуле, устроился поплотнее, чувствуя, что вот оно, начинается. Его личностное «я» крошилось, как речной лед, из-под которого хлынули воспоминания.

Отец Джереми сидел за рулем. Они покидали Милуоки в поисках нового места для жизни — через полгода после смерти матери, через три месяца после короткого и, как выяснилось, последнего ангажемента в третьесортной комедийной труппе — через месяц после того, как Джереми сломал ногу, пытаясь жонглировать на уницикле.

Было ему двенадцать.

— Ты когда-нибудь слышал про Бледного Попечителя? — спросил отец.

— Это что, рок-группа?

— Нет.

За окном мелькал невыразительный пейзаж: пустая равнина с низкими бурыми городишками, коричневато-розовые закаты, полуденное небо с грозовыми тучами, а в промежутках между бурями — вялые облака, как стадо овец, пасущихся на голубых лугах.

Я ногу сломал?

Заболела правая лодыжка. Один-одинешенек, сидя в пустой комнате, Джек нагнулся почесать ноющее место.

Бидвелл открыл дверь во второй раз, и Джинни пересекла порог. Если старик что-то и сказал, она не услышала. Узкая комната впереди — можно сказать, коридор — шла поперек склада. Воздух был спертым, тянуло холодом. Она бросила взгляд на левую дверь — комнату Джека. Что бы в ней ни происходило, оттуда не доносилось ни звука.

Позади девушки скрипнула закрываемая дверь. Сделав короткий вдох, чуть ли не икнув, Джинни медленно прошла вправо, вставила ключ, повернула, взялась за ручку, но, перед тем как открыть створку, замерла. Странно, что она без возражений согласилась на такую роль.

Внутрь этой комнаты не ступала нога человека на протяжении столетия. То, что ждало там, принадлежало только ей.

Низкий, гулкий шум разрушения продолжал перемалывать время снаружи. Не только время, но и саму Землю — словно зернышко под мельничным жерновом, — однако Джинни было все равно. «В этой комнате, — подумала она, — все скоро кончится». Как ей было известно, кошмар, с которым столкнулась та, вторая, невозможно примирить, «согласовать», — на это не способен никто, даже высшая муза или кем там является Мнемозина. Бог. Богиня. Демиург. Горничная в доме Создателя, подметальщица несогласуемого мусора. Добросердечная сестра жуткой Алебастровой Княжны, которая выглядит белой, хотя на самом деле ей надо бы вымазаться в черное: Кали, кала — санскритское слово, обозначающее «время». «Отбеливательница» и «очернительница» в одном лице. Джинни успела прочесть кое-какие книги, которые подобрал для нее Бидвелл: вытащил из шкафа, помеченного табличкой NUNC, NUNQUAM[17]— по большей части греческая и индуистская мифология. Увы, ни одно из повествований не напоминало то, что рассказал Бидвелл.

Старые времена подходят к концу, осталось немного. Должны быть созданы новые воспоминания. Предстоит выковать новое время. Кто разожжет огонь в кузнечном горниле?

Память начинается и заканчивается вместе со временем.

Эти слова — или впечатления, коль скоро они не были облечены в слова, просто ощущались глубоко внутри, — заставили Джинни разозлиться. На Бидвелла. На Джека с Даниэлем. Никто из них не вписывался в ту жизнь, о которой она мечтала. Ей захотелось прочь. Убежать. Прыгнуть между мировыми линиями, перерезать их — пусть себе плывут излохмаченными обрывками.

Но вместо того чтобы повернуться и кинуться назад, она вновь взялась за дверную ручку, нажала — дверь поддалась не сразу, и девушка состроила недовольную гримаску, — а за дверью оказалась узкая комната, расположенная перпендикулярно коридору и уходившая до задней стены склада.

Окно под потолком светилось творожистым, липким пламенем изувеченного солнца, которое съело смертельно больную луну.

Посреди комнаты находился старый белый стул, как и обещал Бидвелл. За столетие медленного нагрева и охлаждения краска на сиденье облупилась.

Джинни сглотнула и прошептала: «Я пришла». Она подошла к стулу, положила руку на закругленную спинку, вспомнила, что не закрыла за собой дверь, обернулась… Дверь явно никогда не открывали.

Со стула поднялась тень, уступая место… глаза выкидывают фокусы?

Она сама была этой тенью.

Джинни села.

Бидвелл открыл дверь.

— Поторапливайтесь, — сказал он Даниэлю.

Склад дрожал от немыслимого грохота за стенами.

Даниэль чувствовал себя в высшей степени уверенно. Увереннее, чем когда-либо. Он справится. Он способен победить Терминус. Кто-то обязательно прорвется — иначе с какой стати надо было собираться в этом месте? В чем смысл этой чепухи?

Ведь есть еще юная парочка, к тому же моложе Фреда, да и Главк крутится под ногами — человек без возраста, хотя и серьезный противник. Что же касается Бидвелла, то Даниэль инстинктивно понимал, что в старика перепрыгивать нельзя в любом случае. Никак не улыбается вечно сидеть на этом складе, а снаружи старик долго не протянет.

Не мог Даниэль выбрать и кого-то из пожилых дам. С болью заметил он, как из сумочки выглядывает одна из пресловутых зеленых книжек, с номером 1298 на корешке. Женщина в медицинском халате, Санглосс, отнеслась к нему с клиническим интересом. Остальные же попросту проигнорировали. Он, можно сказать, чуял их подозрительность. В каком-то смысле они были сильнее и, возможно, более закалены, чем Главк.

Не пойдет.

Кстати, о Главке. Тот сидел на низкой скамейке и с застывшей улыбкой наблюдал за небольшой внутренней драмой Даниэля.

— Валяйте, — произнес он. — Здесь для вас ничего нет.

Макс не догадывался, насколько он прав. Когда дверь закроется, все они — и Бидвелл, и Главк, и дамы — могут исчезнуть бесследно. Да весь склад может взлететь, как горящее перышко под порывом ветра. Случиться может что угодно… Но Даниэль выживет.

Он ступил через порог. Бидвелл закрыл наружную дверь. Внутренние двери слева и справа захлопнуты, изнутри не доносилось ни звука. Он представил, как Джинни и Джек сидят в комнатах, скучают, ждут, пока пройдет достаточно времени и их позовет Бидвелл, принесет свои извинения. Старик понятия не имел, что сейчас происходит.