Партию составил мне маркер – Андрей.

Пришлось почти час орудовать киями, прежде чем начальник почты и заведующий отделом закончили игру. Потом они несколько минут курили и наблюдали за нами. Я бы, конечно, давно ушел, если бы Андрей не подал мне знака остаться.

Когда начальник почты и завотделом скрылись за дверью, Андрей сказал:

– Черт их принес не вовремя. Тут, брат, такая петрушка… Демьян нужен вот так, – и он провел ребром ладони по горлу.

– Телеграмма есть? – спросил я, считая, что в данный момент это наиболее важное.

– Это само собой. Тут другое. – Андрей взглянул на дверь: не покажется ли новый гость. – Заходил Пейпер. Утром он видел Дункеля.

– Ты что?

– Да-да, Дункеля-Помазина, которого «уничтожил» Угрюмый. И видел не когда-либо, а сегодня, час назад. Стоял с ним, болтал. Они выкурили по сигарете.

Я слушал ошеломленный. Я отказывался понимать.

– Что же получается?

– Не знаю. Надо срочно повидать Демьяна и доложить. Я вырваться не могу. Сейчас навалятся летчики и будут торчать до самого вечера. Придется тебе.

– Попробую.

– Валяй.

– А телеграмма? – спохватился я.

– На! – И Андрей дал мне спичечную коробку. – А это твое? – указал он на бутылку, стоявшую на скамье.

– Мое.

В этот раз я не придумал никакого предлога для отлучки и до конца занятий проторчал в управе. Собственно, я и не придумывал. Бургомистр проводил совещание, на котором присутствовали все руководящие работники управы. Только после занятий я заспешил в "Костин погреб".

Теперь мы проникали в него через заросшие травой руины завода и пожарной команды. Сначала надо было пройти мимо двора Кости и убедиться, есть ли условный знак, свидетельствующий о том, что в убежище входить можно.

Я так и поступил.

На улице у своей усадьбы стоял Костя с незнакомым мне парнем. Я почему-то счел этого парня Хасаном Шерафутдиновым и не ошибся. Костя держал его за ворот сорочки и что-то говорил. Хасан внимательно слушал и смотрел на Костю, как смотрит пеший на конного. Он был на голову ниже Кости, но шире в плечах и значительно плотнее.

Мы уже знали, что теперь Хасана, названного Вьюном, и Костю не разольешь водой. Они в тот раз удачно провели операцию, бесшумно сняли часового и выбрали из трех ящиков гранаты. После этого выяснилось, что за Хасаном стоят еще два не менее отчаянных парня. Группа Кости сразу увеличилась чуть не вдвое.

Я обошел то место, где был угол дома, заметил условный знак – подпорку под яблоней, прошелся по параллельной улице, а потом скрылся в руинах.

В погребе я застал одного Наперстка. Демьян ушел рано утром и ничего не сказал. Надо было дождаться его. Я расшифровал коротенькую радиограмму.

Решетов сообщал, что гостей следует ожидать в ночь с шестого на седьмое мая.

Наконец-то!

Демьян появился в начале восьмого. Во рту его торчала погасшая самокрутка. Вид у него был усталый, измученный.

Увидев меня, он сразу оживился:

– Что случилось?

– Дункель-Помазин не убит. Сегодня утром Старик беседовал с ним.

Демьян резко вскинул голову и задержал на мне долгий взгляд.

– Вы видели Старика?

– Его видел Перебежчик. Он и прислал меня.

Демьян подошел к столу, пододвинул к себе разбитую фарфоровую пепельницу, положил туда самокрутку и с силой раздавил ее.

– Видно, Угрюмый шельмует, – сказал я.

Демьян сделал неопределенный жест:

– Это очень снисходительный взгляд на вещи, товарищ Цыган. Новость имеет нехороший привкус. Боюсь, что Угрюмый окажется человеком, поворачиваться спиной к которому небезопасно. А я хотел вызвать его завтра на бюро. Н-да… Придется повременить. Вы давно видели Солдата?

Я ответил, что давно – в тот раз, когда меня посылал к нему Андрей.

– Как вы смотрите, справится Солдат с проверкой Угрюмого?

Я сказал, что Солдат – человек не без опыта и, если захочет, безусловно справится.

– Я его заставлю, – твердо произнес Демьян и нажал ладонью на стол. – Это будет последнее для него испытание. Кстати, он всегда был на стороне Угрюмого. Помните?

Я кивнул. Я хорошо помнил.

– А своим людям сейчас же дайте указание искать Дункеля. Надо привлечь Старика. И еще раз предупредите, что Дункель нужен нам только живой. У вас ко мне все?

– Да… хотя нет. Радиограмма, – я достал ее и прочел вслух.

– Сегодня, значит?

– Точно так.

– Тоже надо предупредить ребят. Очень хорошо, – он потер руки. – Эта бомбежка поднимет дух у людей.

Когда я выбрался из-под земли, уже вечерело. Клонящееся к закату солнце вызолотило горизонт и удлинило тени. Облитые его лучами стекла в окнах пылали. Всю дорогу к дому я любовался игрой красок. И после захода солнца червонные отблески заката еще долго догорали на небе. День теперь был велик, солнце гасло в восемь с минутами.

Вечер у меня был свободный. Я ввел Трофима Герасимовича в курс дел и прилег на койку с местной газетой в руках. А около девяти отбросил ее и вскочил с койки. Щемящий страх коснулся сердца. Я вспомнил, что кирпичный завод расположен в каких-нибудь трех кварталах от дома Гизелы, сразу за сосновым бором. А что значат три квартала при бомбежке, да еще ночью?

Как поступить? Не могу же я прийти к ней и сказать, что сегодня прилетят наши и что ей лучше покинуть свой дом? Не могу. Но если я даже умолчу о налете и просто посоветую ей уйти из дому, она может насторожиться.

Безусловно: с чего вдруг я даю такой совет? Остается единственный выход: я сам должен увести ее из дому. Но опять-таки: куда, под каким предлогом? Это не просто. Мы встречались с Гизелой на улице, здоровались, иногда останавливались и перебрасывались несколькими фразами. Мы никогда и нигде не появлялись вместе. Куда же ее увести?

Я подумал, и в голову неожиданно пришла мысль. Через задние двери я прошел во двор. Сумерки уже плотно сгустились Хозяин и хозяйка допалывали грядку. Я обратился к ним с необычным вопросом:

– Что, если я сегодня приведу домой гостью?

– А ничего, – отозвался Трофим Герасимович, сидевший на корточках.

– Удобно?

– Кому?

– Вам, конечно.

Трофим Герасимович поднялся, уперся в бока руками, выпрямился и сказал:

– Было бы тебе удобно. Кто она?

Я сказал. Он знал уже о моей дружбе с Гизелой Андреас.