– В том-то и соль, госпожа офицер. Мне не пришлось ниоткуда выбираться. Эти бандиты сами меня отпустили. Понимаю, господа, верится в такое чудо с трудом, это как слушать уверения материализатора, что он никогда в жизни не создавал дефектилисов, – хихикнул Олли весьма некстати. – Но я не выдумываю. Одним вечером они просунули в то окошко для передачи еды черный парчовый мешок и приказали мне надеть его на голову. Я, право, тогда не на шутку струсил. Вот так, думаю, и закончится жизнь ни в чем не повинного известного кукловода. Какая потеря для Граффеории!.. Однако делать выводы, как оказалось, было рано. Когда я надел мешок, они вывели меня с чердака и посадили в машину. По ощущениям это был грузовик. Потом сказали, что мешок этот – их гарант безопасности и что сейчас они отвезут меня обратно в столицу. Разумеется, я не поверил им. Грузовик тронулся. Я сидел ни жив ни мертв и ждал своей печальной участи. Спустя какое-то время – дух-истина знает сколько времени прошло – грузовик остановился, меня выпустили наружу и сняли с головы мешок. Сначала я решил, что они кинули меня в какое-то подземелье – так темно было вокруг. Но нет. Они высадили меня на окраине Граффеории и смотались. Вообразите только: глубокая ночь, кругом тьма, и я, одинокий и обездоленный, стою на пустынной дороге без единого представления, где нахожусь. Слава Великому Олу, скоро я услышал далекие звуки голосов. Шутка ли, но бандиты действительно вернули меня в столицу. Они высадили меня неподалеку от Рынка змей. Через него-то я и вернулся.

Какими заботливыми оказались эти пилигримы, подумалось Ирвелин. И кормили своего заложника полноценно, и беспокоились о пользе его досуга, и довезли его целым и невредимым почти до самого дома…

Что-то кукловод недоговаривал.

– Если все было так, как вы сказали, то почему после возвращения вы не обратились в полицию? – спросил Ид Харш. – Вас обнаружили желтые плащи, когда вы собственноручно снимали огораживающие ленты с двери вашей лавки.

Олли замешкался. Он попытался улыбнуться, что вышло слишком натянуто, потом пожаловался на духоту и расстегнул верхние пуговицы жилета.

– Господин детектив, – сказал он, – к граффеорской полиции я отношусь со всей душой, и я попросту не хотел отвлекать вас по пустякам…

– По пустякам? – сделала шаг вперед женщина-офицер. – Разбой, похищение, удержание в заложниках. Вы действительно считаете все эти вещи пустяками?

– Ну…

Далее Олли Плунецки начал мямлить о чем-то нечленораздельном, беспощадно краснеть и обмахивать лицо руками. Даже Ирвелин, ничего не смыслящей в допросах, такое поведение показалось более чем подозрительным. Вскоре Ид Харш не выдержал и жестом попросил Плунецки прекратить свои бездумные попытки оправдаться.

– Вернемся к вашей кукле, господин Плунецки. Тайное общество «Девять пилигримов» известно своим стремлением к достижению наивысшей степени ипостаси, – объявил Харш, внимательно наблюдая за реакцией кукловода. – Поэтому справедливо будет допустить, что ваша кукла заинтересовала пилигримов отнюдь не панталонами из золотой нити. Кукла могла бы заинтересовать их, если бы являлась живой.

Раздался странный звук, похожий на кипение воды в кастрюле, однако это оказался Олли и его булькающий смех.

– Какой вздор! Серо не может быть живой куклой, – хохотал он, придерживая от смеха живот.

– Господин Плунецки, подскажите степень вашей ипостаси.

Смеяться кукловод вмиг перестал. Цвет его щек побледнел, а ноздри раздулись над усами, как парашют над пушистыми кронами.

– Двадцать первая, – сказал он, но даже Ирвелин заподозрила лукавство.

– Вы уверены, господин Плунецки? Спешу вам напомнить, что степень ипостаси мы можем проверить в любой момент.

– Двадцать первая у меня степень! – с раздражением крикнул кукловод, чем заставил зашевелиться желтых плащей у выхода.

– Хорошо, – ответил ему Харш, сохраняя деликатность тона. – На правах уполномоченного лица я могу вызвать инспектора по ипостасям, и если ваша степень действительно двадцать первая, то вам не стоит беспокоиться…

Олли Плунецки вдруг обмяк, разлился по креслу подобно согретому желе и закрыл руками лицо.

– Ладно-ладно. Тринадцатая у меня степень.

Холеный тон его голоса сменился противной фамильярностью.

Продолжая сидеть рядом с кукловодом, Ирвелин огляделась вокруг. Все желтые плащи смотрели на допрашиваемого с сильным потрясением. Чват Алливут перестал печатать; его рука зависла над печатной машинкой, а курчавая голова обратилась к обмякшему Олли. Харш, взяв свои эмоции под контроль, заговорил:

– Господин Плунецки, но ваши изобретения…

– Слишком хороши для кукловода с тринадцатой степенью? – закончил за Харша кукловод и посмотрел на него с вызовом. – Большинство моих изобретений делал не я. Такой ответ вас удовлетворит, детектив?

– Допустим. – На браваду кукловода Харш отреагировал с завидным спокойствием. – Значит, куклу по имени Серо тоже конструировали не вы?

– Нет, не я, – признался Олли с обидой, словно все вокруг были виноваты в том, что его обличили во лжи. – Два года назад я нанял на работу подмастерье.

– И ту куклу конструировал именно он?

– Да. Я дал подмастерью указания создать куклу, которая будет служить мне помощником в торговом зале. Спрос на мои изобретения резко вырос, я нуждался в помощи с упаковкой, а платить лишние деньги какому-нибудь ленивому упырю я не собирался. Подмастерье и так выходил мне в копеечку.

– Господин Плунецки, учитывая… кхм… некое изменение обстоятельств, вы не хотели бы что-нибудь добавить о днях, когда были в заложниках?

Прежде чем ответить, Олли долго смотрел на Ида Харша. Белки его глаз порозовели. Казалось, через этот исступленный взгляд он посылал в детектива все известные ему проклятия. Ирвелин оставалось лишь восхититься умением Харша вести допрос, его умением считывать недомолвки и ложь, а следом – сбить допрашиваемого с ног, задав вопрос до неприличия точный и своевременный.

И Олли сдался.

– В первый же день заточения они притащили на чердак игрушечного клоуна, безобразного до ужаса. Сказали, чтобы я применил к этому клоуну частичное оживление. Я посмеялся им в лицо, сказал, что они перечитали сказок…

– Посмеялись в лицо? Вы видели лица остальных? – уточнила женщина-офицер.

– Да нет же, это образное выражение такое, – рявкнул Олли. – Не видел я лица остальных. Только того рослого штурвала видел и второго, эфемера, их я уже вам описывал. Разговаривали они со мной через окно для передач, через него же просунули клоуна. Поскольку оживлять игрушку я отказался – право, даже звучит смешно! – они приказали мне воздействовать на клоуна даром кукловода настолько, насколько я способен воздействовать. Мне пришлось послушаться, жить-то хотелось.

– И что вы сделали с клоуном?

Заерзав в кресле, Плунецки немного поразмышлял про себя. Прикидывал, наверное, вранье какого масштаба полиция сможет проглотить.

– Привил ему способность ходить, передвигать набитыми ватой ногами, – произнес по итогу он. –