на веслах и греб вместе с его приближенными, ничем не отличаясь от них». Как видим, в рассказах о том, что Святослав и почти все его дружинники были чуть не до смерти изранены, ромеи выдавали желаемое за действительное. Зато мы в первый – и до появления князей на миниатюрах в конце XI века последний – раз имеем описание внешности Святослава.

«Вот какова была его наружность: умеренного роста, не слишком высокого и не очень низкого, с мохнатыми бровями и светло-синими глазами, курносый, безбородый, с густыми, чрезмерно длинными волосами над верхней губой. Голова у него была совершенно голая, но с одной стороны ее свисал клок волос – признак знатности рода; крепкий затылок, широкая грудь и все другие части тела вполне соразмерные, но выглядел он угрюмым и диким. В одно ухо у него была вдета золотая серьга; она была украшена карбункулом (красным камнем. – А. Б.), обрамленным двумя жемчужинами. Одеяние его было белым и отличалось от одежды его приближенных только чистотой. Сидя в ладье на скамье для гребцов, он поговорил немного с государем об условиях мира и уехал. Так закончилась война ромеев со скифами».

Бритый череп и оселедец, усы и серьга были внешними признаками степного воина и впоследствии долго сохранялись у казаков. Скромность облика Святослава соответствует описанию Аттилы у Приска Панийского, встречавшегося с вождем гуннов в 448 году. Аттила также носил простую одежду, не украшал оружие золотом и ел с деревянной тарелки, когда его окружение пользовалось серебряными. Но обстоятельства встреч Приска с Аттилой и Цимисхия со Святославом не имеют сходства[200], как и описания внешности вождя гуннов и русского князя. Ничего общего с рассказом Льва не имеет и упоминание встречи другого Приска, ромейского полководца, упорно воевавшего против славян на Дунае, с вождем аваров в конце VI века[201]. Рассказ Льва оригинален, и хотя Скилица детали опустил, личная встреча вождей им подтверждается: «После заключения договора Свендослав попросил о беседе с императором; тот согласился, и оба, встретившись и поговорив, о чем им было нужно, расстались».

«По просьбе Свендослава, – продолжает Скилица, – император отправил посольство к пацинакам (печенегам), предлагая им стать его друзьями и союзниками, не переходить через Истр и не опустошать Болгарию, а также беспрепятственно пропустить росов пройти через их землю и возвратиться домой. Назначен был исполнить это посольство Феофил, архиерей Евхаитский», который, вероятно, участвовал в подписании договора со Святославом. Печенеги «приняли посольство и заключили договор на предложенных условиях, отказавшись только пропустить росов. Когда росы отплыли, император укрепил крепости и города на берегах реки и возвратился в Ромейскую державу». Таким образом, обещание Цимисхия Святославу договориться с печенегами не было выполнено, а Болгарию император захватил.

По «Истории» Льва, «Сфендослав оставил Доростол, вернул согласно договору пленных и отплыл с оставшимися соратниками, направив свой путь на родину. По пути им устроили засаду пацинаки – многочисленное кочевое племя… Они перебили почти всех [росов], убили вместе с прочими Сфендослава, так что лишь немногие из огромного войска росов вернулись невредимыми в родные места».

Древнейшее сказание и основанные на нем летописи рассказывают, что, «заключив мир с греками, Святослав в ладьях отправился к порогам. И сказал ему воевода отца его Свенельд: “Обойди, князь, пороги на конях, ибо стоят у порогов печенеги”. И не послушал его и пошел на ладьях». Тем временем жители его южной столицы, Переяславца на Дунае, «послали к печенегам сказать: “Вот идет мимо вас на Русь Святослав с небольшой дружиной, забрав у греков много богатства и пленных без числа”. Услышав об этом, печенеги заступили пороги. И пришел Святослав к порогам, и нельзя было их пройти. И остановился зимовать в Белобережье. И не стало у них еды, и был у них великий голод, так что по полугривне платили за конскую голову, и перезимовал Святослав. Когда же наступила весна (972 года. – А. Б.), отправился Святослав к порогам». Здесь и «напал на него Куря, князь печенежский, и убили Святослава, и взяли голову его, и сделали чашу из черепа, оковав его, и пили из него. Свенельд же пришел в Киев к Ярополку. А было всех лет княжения Святослава двадцать восемь».

Святослав погиб, заложив фундамент силы и мировой славы русского оружия. Дети его первым делом решили познакомить мир со вторым, после войны, государственным занятием, ставшим излюбленным у русских князей и дружин, – усобицей.

Брат на брата

Первую усобицу – войну между князьями-братьями, которая с веками превратилась в войну Рюриковичей чуть ли не «всех против всех», – древнейший сказитель при князе Владимире представил как трагическую и нелепую случайность. Занятие, которое будет отнимать у князей и дружин больше времени, чем войны с внешними врагами, было, по мнению сказителя, противоестественным. Позднейшие летописцы, не меняя древний текст, полностью приняли эту концепцию. Несмотря на то, что составитель «Повести временных лет», например, жил в разгар княжеских распрей. Лишь после него летописцы отдельных княжеств смогут найти оправдание действиям своих дружин против соседей. Но никто не рискнет оправдывать само явление усобиц как нравственно преступное и вредящее Русской земле. И никто не возьмется переделывать древний рассказ об их начале.

Общая моральная норма древнерусского летописания да и всей литературы будет выглядеть так: «Мой князь, может быть, и прав в этой усобице. Но все князья вместе безнравственно творят беззаконие и губят усобицами Русь!» То есть с древних времен русская литература станет в оппозицию власти. Несмотря на то, что большинство авторов, кроме изгоев типа Даниила Заточника, в той или иной форме получали поддержку власти. Отличие этой оппозиционности от современной очевидно. Фундаментальной идеей наших предков был общий интерес Русской земли, всех жителей Руси, не разделяемых по княжествам, языкам и вере (язычество без препятствий сохранялось у нерусских народов и в XIII веке, а у русского лишь обличалось священством). Моральной основой новейшей литературы выступает интерес частный, большое и все отрицающее «я», в лучшем случае – позиция какого-то узкого слоя людей. Чувство единства Руси, отраженное в каждом частном событии, и ощущения индивида, полагающего, что его права должны и могут быть обеспечены индивидуально, вне российской общности, сталкивались и в древности. Тот же Даниил Заточник издевается над имеющими социальный вес современниками, полагая никчемными всех, кроме умного, но отчего-то невостребованного себя: «Храброго быстро добудешь, а мудрый дорог!»[202] Однако в целом требование возвысить себя, любимого, как априори бесценного индивида, вне контекста служения Руси, было для предков нехарактерно.

К зачинателю первой усобицы Ярополку летописцы относились сочувственно. Он и в самом деле был неплохим князем Киева. В Новгороде подозревали, что его отец Святослав посылал Свенельда с Дуная в Киев за помощью и что Ярополк,