— Писали, что в то время, как горожане голодали, из квартиры Кузнецовых на Кронверкской улице пахло пирожками, а Жданову на самолёте доставлялись фрукты…

— Как мы питались, я уже вам рассказал. А на Кронверкскую улицу за всё время блокады мы приезжали с папой всего-то пару раз. Чтобы взять деревянные детские игрушки, ими растопить печку и хоть как-то согреться, и забрать детские вещи. А насчёт пирожков… Наверное, достаточно будет сказать, что у меня, как и у прочих жителей города, была зафиксирована дистрофия.

Жданов… Понимаете, меня папа часто брал с собой в дом Жданова, на Каменный остров. И если бы у него были фрукты или конфетки, он бы наверняка уж меня угостил. Но такого я не припомню».

По воспоминаниям многих очевидцев, Жданов и Кузнецов, при соблюдении всей партийной субординации, были близкими друзьями. Так, Анастас Микоян в своих написанных много десятилетий спустя и изданных в перестройку мемуарах рассказывает: «Когда началась блокада и немцы стали обстреливать город, Жданов практически переселился в бомбоубежище, откуда выходил крайне редко. Прилетая в Москву, он сам откровенно рассказывал нам в присутствии Сталина, что панически боится обстрелов и бомбёжек и ничего не может с этим поделать. Поэтому всей работой "наверху" занимается Кузнецов. Жданов к нему, видно, очень хорошо относился, рассказывал даже с какой-то гордостью, как хорошо и неутомимо Кузнецов работает, в том числе заменяя его, первого секретаря Ленинграда».

Тут Микоян не понимает или явно лукавит — трус никогда не будет открыто признаваться в своей трусости и рассказывать о храбрости другого человека. Да и в те суровые десятилетия откровенно трусливые люди во власть не шли по вполне понятным причинам. Другое дело, что сам Жданов мог вполне искренне не считать себя храбрым человеком на фоне тех, кто ходил в атаки, а свойственный ему юмор позволял руководителю блокадного Ленинграда в кругу равных товарищей посмеиваться и над собой.

Кстати, творцы «чёрной легенды» наряду с «персиками -ананасами» часто обвиняют Жданова в том, что он якобы за всё время блокады ни разу не появился на фронте. Оставим за скобками тот факт, что тыл для осаждённого Ленинграда, простреливавшегося немецкой артиллерией, был понятием весьма условным — даже относительно безопасный Смольный был далеко не «ташкентским фронтом» и не раз обстреливался дальнобойной артиллерией противника. Но миф о том, что Жданов не показывался на фронте, разоблачается множеством свидетелей.

Так, однофамилец нашего героя, командующий артиллерией Ленфронта Николай Николаевич Жданов вспоминал, что руководитель Ленинграда за время блокады неоднократно присутствовал под немецким огнём на артиллерийских наблюдательных пунктах, чем весьма нервировал свою охрану и военных, опасавшихся, что немцы могут убить секретаря ЦК ВКП(б). Будущий Маршал Советского Союза, а в годы войны командир роты Сергей Ахромеев вспоминал, что Жданов приезжал в его подразделение на Ленинградском фронте.

Лейтенант Пётр Мельников, командир батареи форта Красная Горка на Ораниенбаумском плацдарме, вспоминает, как Жданов в сентябре 1942 года побывал в расположении его части:

«Андрей Александрович прибыл в сопровождении члена Военного совета Краснознамённого Балтийского флота Н.К. Смирнова и члена Военного совета Приморской оперативной группы В.П. Мжаванадзе. Они обошли все службы и батареи дивизиона. У нас, на флагманской, задержались, пожалуй, дольше всего. Да это и понятно: подробный осмотр нашей батареи требовал больше времени. А гости побывали везде: и в башнях, и на командном пункте, и в центральном посту, и в погребах.

В погребе Андрей Александрович вдруг остановился.

— А это что? — указал он на тускло поблёскивавший чёрный шар якорной мины.

— Морская мина типа КБ-три, товарищ Жданов, — доложил я.

— Вижу, что мина. Но зачем она здесь? Разве береговым артиллеристам приходится пользоваться минным оружием?

— Нет, товарищ Жданов. Мины здесь и в других местах были поставлены на случай, если возникнет угроза захвата форта противником. Они здесь с прошлого года стоят…

— Вот что, товарищ старший лейтенант. Приказываю мины выбросить и забыть, для чего они предназначались.

…Говорил Жданов легко и свободно, безо всяких бумажек. Увлекаясь сам, он увлекал и слушателей. Когда он закончил, у нас осталось цельное представление об общем положении на фронтах. Андрей Александрович не старался ничего приукрасить, не преуменьшал трудностей. С озабоченностью говорил он о напряжённом положении на Северном Кавказе и особенно в Сталинграде, где уже вовсю разгорелись уличные бои…»

Форт Красная Горка на плацдарме, отрезанном даже от блокадного Ленинграда, это, конечно, не передовые окопы. Но в них, в эти окопы, не часто залезают и генералы действующих армий всех стран, не говоря уже о высших государственных чиновниках. Так что из всех крупных политиков Второй мировой войны именно Андрей Александрович Жданов смело может претендовать на то, что он дольше всех находился и работал в непосредственной близости к фронту.

Но помимо чисто военного фронта у Жданова был ещё один специфический фронт — знаменитая Дорога жизни. Он неоднократно лично выезжал на Ладогу. Шофёр М.Е. Твердохлеб вспоминал первый рейс по ледовой дороге: «Как только мой "газик" взошёл на землю, встречающие гурьбой бросились ко мне, вытащили из машины и я оказался в крепких объятиях круглолицего человека в мохнатой ушанке. Это был Жданов… — "Твоего подвига ленинградцы никогда не забудут!" — сказал мне Андрей Александрович, ещё раз стиснул в объятиях и побежал ко второй подошедшей машине…»

В марте 1942 года, когда Дорога жизни позволила накопить в городе хоть какой-то запас еды, Жданов обмолвился в одном из разговоров с руководством городского комитета комсомола: «Ну, теперь я богач, у меня на двенадцать дней продовольствие есть».

Роль Жданова как руководителя блокадного города и одного из высших государственных деятелей СССР в годы войны до сих пор должным образом не оценена потомками. В Петербурге стоит памятник Маннергейму, убивавшему ленинградцев блокадой. Памятника Жданову, создававшему Дорогу жизни, в городе нет.

Жданов не был профессиональным армейским командиром. Однако Тифлисская школа прапорщиков, Восточный (колчаковский) фронт на Урале пусть и не обогатили его практикой полноценных боевых действий, но дали очень многое для понимания военного дела. На протяжении 1920—1930-х годов Жданов сначала как первый секретарь Нижегородского крайкома, а потом как руководитель Северо-Запада России регулярно присутствовал на учениях войск, постоянно работал и общался с армейским командованием. А многолетняя работа с военной промышленностью и конструкторами, особенно в конце 1930-х годов, сформировала у Жданова прекрасное представление о характеристиках и свойствах современной ему военной техники. Почти всю советско-финляндскую войну 1939—1940 годов он провёл в действующей армии.

К июню 1941 года таким опытом могли похвастаться далеко не все командиры РККА. Поэтому на протяжении Великой Отечественной войны Жданов рука об руку с командованием защищавших Ленинград фронтов участвует в решении сложнейших военных задач.