Алдония качает головой. Малютка за ее спиной радостно гукает.

Креслин улыбается рыженькой крошке, но когда усаживается на стул и устремляет взор в окно, к затянутому тучами северному горизонту, лицо его становится серьезным.

К тому времени, когда ему удается найти «Грифон», белая шхуна уже нагоняет шлюп, но Креслин вновь разводит воздушные потоки, в результате чего военный корабль сносит в сторону, а «Грифон» беспрепятственно огибает мыс.

Клеррис с Мегерой — не в первый раз — оказались правы. Умей Креслин планировать наперед, время могло бы стать его союзником и дать ему немалое преимущество. Но юноша тут же хмурится — ведь «Грифон» бежит от хаоса, а он помогает кораблю не осилить хаос, а именно бежать.

Креслин снова направляет чувства к Монтгрену. На сей раз ему не удается пробиться сквозь затянувшую страну плотную тускло-белую завесу, за которой порой угадываются вспышки огня, страха и боли. Сам Вергрен, «твердыня» Корвейла, тлеет, но истинный это огонь или магический — юноша определить не может. Да особо и не старается, подозревая, что это не имеет значения.

Когда Креслин пытается встать, его шатает, а голова раскалывается. И кажется, что не вся эта боль его собственная. Возможно, Мегера уже знает, что именно он обнаружил.

— Милостивый господин, с тобой все в порядке? — в дверях показывается озабоченная Алдония.

— Не совсем, но это пройдет.

— По дороге скачет милостивая госпожа… Мне подумалось, ты захочешь узнать.

Она уходит. На сей раз девочка не с ней — не иначе, спит в своей колыбельке.

Креслин выходит на террасу. Дождь прекратился, небо затянуто туманной дымкой, и Креслин, не рискуя промокнуть, присаживается на каменную ограду. Едва разносящийся во влажном воздухе стук копыт по мягкой глине возвещает о приближении Мегеры, как юноша встает и спешит к конюшне.

Стоит ему войти, и Вола поднимает голову и ржет. Креслин пребывает в растерянности, толком не зная, должен ли он утешать Мегеру или же нуждается в утешении сам.

— А это имеет значение? — спрашивает Мегера с кривой улыбкой, прежде чем спешивается.

Они обнимаются, хотя она еще держит в руке поводья.

— Отпусти, — говорит женщина, — или я за последствия не отвечаю.

Креслин краснеет.

— Я позабочусь о Касме.

— Спасибо.

Мегера уходит, а он расседлывает ее кобылу и, положив сбрую на место, спешит на террасу, где, свесив ноги с уступа, сидит, дожидаясь его, Мегера.

— Еще раз спасибо, — говорит она.

Он пожимает плечами, садится рядом с ней и спрашивает:

— Что думает Шиера?

— Беспокоится, но Лидия уверяет, что дождь поспел как раз к созреванию ябрушей, а трава на лугах начинает появляться снова. День-другой — и мы сможем пускать коней попастись. Но…

— Но?

— Как же без «но». Продуктов для зимовки все равно не хватит, тем паче что из Монтгрена, как я понимаю, ждать уже нечего.

— Мне жаль… я имею в виду Корвейла.

— Суженый, от нас мало что зависело.

Он крепко сжимает ее руку:

— Если бы я только узнал заранее…

— В жизни всегда так.

— Знаешь, а ведь «Грифон» на пути к нам. Ума не приложу, как Фрейгру удалось выйти в море.

— Ну, ты ведь тоже приложил к этому руку. Я почувствовала.

— А, насчет военной шхуны? Да, я развел корабли ветрами, но удивительно, что ему вообще удалось поставить парус и выйти в море. Небось еще и набил трюм припасами. Фрейгр — предусмотрительный малый.

— Нам бы все сгодилось.

Некоторое время они сидят молча, потом Креслин нерешительно спрашивает:

— А Лидия не разузнала ничего нового о… о маршале?

— Нет. Ничего, кроме того, что власть унаследовала Ллиз. Купцам известно одно: нынче в Западном Оплоте новый маршал.

— Я должен бы почувствовать… хоть что-нибудь.

Мегера касается его руки:

— Она ведь сама не хотела, чтобы ты был с ней так близок.

— Да, но… но хоть что-то… — бормочет Креслин, глядя на волны Восточного Океана.

Подернутое облачной дымкой небо темнеет, а густой туман с началом сумерек превращается в мельчайший моросящий дождичек.

— Обед будет поздно, — предупреждает Мегера.

— Знаю. Алдония много времени проводит с Лидией.

— Я предлагала помочь ей со стряпней, но она сказала, что это ее работа, — Мегера улыбается, — и попросту выставила меня с кухни.

— Да, она имеет особое представление о своем долге.

— Ты тоже, — Мегера пожимает Креслину руку.

Он рассеянно отвечает на пожатие, не в силах выкинуть из головы белую хмарь, под которой погребен Монтгрен. Мегера убирает руку, но они остаются на месте, не замечая моросящего дождика.

— Креслин, пока мы ждем, ты не мог бы… Мне кажется, сейчас песня была бы…

Он прокашливается, сглатывает и облизывает губы.

В тех высоких горах, в самый ясный из дней

Вспомнил я о любимой, подумал о ней…

Ноты звучат холодной медью, и Креслин ежится:

— Как-то… не получается.

— Прости, я не хотела… — она снова касается его руки.

— Ничего.

Но не спетая песня не дает ему покоя, пока в дверях, к радости их обоих, не появляется Алдония.

— Это ж надо додуматься, сидеть тут в темноте под дождем! Вот заболеете, а нам что прикажете делать? Каково будет людям остаться без регентов? А обед, между прочим, уже готов. Прошу к столу, — призывает она, взмахнув, как клинком, деревянным половником.

Обменявшись улыбками, Креслин с Мегерой поднимаются и идут через террасу.

Мелькнув с быстротой молнии, которую Креслину так часто случалось призывать с небес, его белый деревянный меч наносит удар.

Шиера, пошатнувшись, отступает назад.

— Тьма! — восклицает Хайел. — Ты в порядке?

— Это пройдет, — откликается капитан стражей, потирая плечо. — А ты ловок, Креслин. Силен и очень быстр. Ты ведь открылся, и я видела, куда можно нанести удар, но не успела.

— Мне повезло, — говорит Креслин, откладывая дубовую палку.

Шиера улыбается. Ее улыбка напоминает юноше Западный Оплот и поцелуй, полученный от другой воительницы…

— Нет, удача тут ни при чем. Твою технику я бы назвала неотшлифованной, но это не будет иметь значения до тех пор, пока ты не нарвешься на кого-нибудь еще более быстрого или…

— Или если мне не придется иметь дело с несколькими противниками зараз, — заканчивает за нее Креслин. — Как это случилось в битве с хаморианцами.