— Я не глупая! — закричала она, еще не видя лица незнакомца. — Он слишком тяжелый! Я не глупа. Я не глупа, отец!

Она заморгала от яркого света, и сон медленно растаял, словно дымка над озером. Касси оглядела каюту, залитую яркими солнечными лучами. Яхта плавно покачивалась на волнах. Шторм наконец выдохся. Повернувшись, она увидела, что муж лежит на спине. И храпит. Какой великолепный звук!

Касси осторожно выскользнула из постели, поднялась, потянулась и осторожно погладила округлившийся живот.

— Мы оба выжили на этот раз, — прошептала она и неожиданно испытала зверский голод. Однако Касси не хотелось будить графа.

Она умылась, оделась и, расчесав спутанные волосы, связала их на затылке бархатной лентой. Решив, что выглядит вполне презентабельно, Касси уже хотела сама идти за завтраком, когда в дверь настороженно заглянул Скарджилл и встревоженно уставился на нее.

— Со мной все в порядке, Скарджилл, — тихо заверила она, — и с его милостью, кажется, тоже. — В доказательство своих слов Касси обернулась и увидела, что Энтони грациозно, как большая кошка, растянулся на постели.

— По-моему, пора подавать обед! — жизнерадостно провозгласил Скарджилл.

— Обед?!

— Да, мадонна. Вы проспали целые сутки. А вы, милорд, присоединитесь к своей отважной жене?

— Несомненно! — кивнул граф, вскакивая с постели. — А как поживает моя отважная жена?

Он притянул ее к себе и потерся подбородком о макушку.

— Я бы чувствовала себя гораздо лучше, милорд, — язвительно откликнулась Касси, — если бы вы соблаговолили одеться.

— Ты, без всякого сомнения, права.

Он хмыкнул и нехотя отпустил ее.

Скарджилл, добродушно посмеиваясь, уже держал наготове халат графа.

Касси набросилась на еду, стараясь не уничтожать поданные блюда неприлично быстро, и не сразу заметила, что муж обеспокоенно поглядывает на нее.

— Ради Бога, милорд! — раздраженно воскликнула она наконец. — Я не имею ни малейшего желания впадать в истерику.

Граф улыбнулся одними губами.

— Луиджи действительно оказался четвертым убийцей, ты и тут не ошиблась, — озабоченно вздохнул он. — У него на руке наколота змея, обвившая меч. — Граф покачал головой и тихо выругался. — Если бы только у меня хватило ума приказать его раздеть, прежде чем выпороть! Ничего бы не случилось. Ты можешь говорить об этом, Кассандра? Скажи, что произошло?

"Как странно, — подумала она, — что я могу спокойно говорить об этой ужасной ночи”. Касси запнулась, лишь упомянув о стилете, зажатом в руках, и затрепетала, воскрешая в памяти кровавую сцену.

— Напоминай мне время от времени, сага, — попросил граф, — не ввязываться с тобой в серьезные ссоры. Ангельская улыбка осветила лицо Касси. — Вам нечего опасаться, милорд, поскольку я питаю неизменное почтение к вашим исключительным способностям. — Немного помолчав, она нахмурилась. — Знаешь, я издевалась над ним, специально доводила, пытаясь выведать имя того, кто их нанял. Но он молчал. Ни единой ниточки, кроме того, что этот человек был мужчиной. Луиджи утверждал, что он озолотит их. Граф провел рукой по небритой щеке.

— Значит, тайна остается неразгаданной. Я не признался тебе, Кассандра, но перед отъездом из Генуи я назначил большую награду за имя.., и устранение нанимателя Луиджи. — Он с сожалением вздохнул. — Это одна из причин, по которой я решил, что нам стоит вернуться в Англию. Хотел, чтобы ты на это время была вне опасности. Мне и в голову не могло прийти, что один из убийц проберется на судно.

— Как, по-твоему, мы узнаем когда-нибудь?

— Судя по количеству готовых на все негодяев, которым не терпится набить кошелек, бьюсь об заклад, что узнаем, и очень скоро.

Касси сжала обеими руками его большую ладонь.

— По крайней мере — мы спасены, Энтони.

— Иногда, дорогая, я сомневаюсь, что заслуживаю такого счастья, как ты. — И, заметив, как блеснули глаза жены, граф с деланным равнодушием добавил:

— Но тут же вспоминаю, как ты беспомощна и бессильна во всем, что касается устройства собственных дел, и на сердце снова теплеет.

— Ты бессовестный, самодовольный, чванливый… Она вскочила со стула и встала перед мужем, грозно подбоченясь, совсем как разъяренная базарная торговка. Но почему-то не вырвалась, когда он, тихо смеясь, притянул ее к себе на колени, а обвив руками его шею, лукаво прошептала:

— Зато вас, милорд, уж никак не назовешь бессильным.

Граф слегка дернул ее за длинный локон, и Касси послушно откинулась ему на грудь.

— Если вы снимете это платье, мадам, я буду счастлив доказать истину ваших слов, — пробормотал он, припадая губами к бьющейся у нее на шее жилке.

Касси вздохнула, пытаясь принять вид многотерпеливой страдалицы, но непослушные руки почему-то принялись ласкать его мускулистую грудь.

— Мое бедное дитя. Ты снова хочешь потревожить его безмятежный покой, — пожаловалась она и, к своему огорчению, заметила, что Энтони колеблется. — Не будьте глупцом, милорд, — упрекнула она, едва сдерживая смех. — Малыш абсолютно здоров и жаждет получше узнать отца.

— Думаю, — объявил он, торопливо расстегивая ее корсаж, — что нужно воспользоваться моментом, пока ты не стала невыносимо толстой и неуклюжей.

— Негодяй, — простонала она, прижимаясь к нему обнаженной грудью.

Граф осторожно провел рукой по щеке спящей Касси. Глядя на нее, такую юную и прекрасную, невозможно было поверить, что она совсем недавно содрогалась в родовых муках. Но их ребенок, чудесный мальчик, мирно посапывал в маленькой колыбельке рядом с кроватью Бекки Питершем.

Усталость манила его в постель, но Энтони был слишком возбужден, чтобы уснуть. Он коснулся губами лба жены и бесшумно направился по толстому ковру к окнам. Чуть отодвинув тяжелые бархатные темно-красные гардины, он выглянул наружу. Тонкий месяц тускло освещал мокрые листья, окрашенные октябрем в яркие цвета.

Энтони опустил занавеску, лениво гадая, уложили ли в постель доктора Милпаса, опытного врача, не раз помогавшего в трудных родах, после того как насквозь промокший бедняга целый день провел в канаве, проклиная сломанную ногу.

Энтони оглянулся на большую кровать эпохи правления Тюдоров — массивное дубовое ложе под бордовым бархатным пологом, так непохожее на изящную меблировку спальни на вилле Парезе. Касси, казалось, утонула в мягкой перине: пуховое одеяло укрывало ее до самого подбородка.

— Маленькая дурочка, — тихо пробормотал он. Ему следовало бы знать, что она и рожать будет не как другие женщины. Перед глазами возник побелевший Эллиот, судорожно сжимавший ножку бокала и взывавший к Богу.