— Я не в силах видеть этого чертового Альвареса. Во мне все вскипает при одной только мысли о нем! Я убила бы его голыми руками! Если бы могла…

— Сейчас нет смысла даже и думать об этом. Вы должны выбросить эту мысль из головы. День и ночь у дверей нашей каюты стоят два вооруженных до зубов стражника. Хотя испанец понимает, что вы не сможете драться в вашем положении…

— В моем положении! В каком угодно положении я дралась бы с ним, если бы знала, что это каким-то образом поможет нам. Вы правы, фрау Хольц: бесполезно даже и мечтать о том, чтобы справиться сейчас с этим ублюдком. Однако, — она понизила голос, а глаза ее злобно сверкнули, — я не всегда буду в этом положении!

— Но, мефрау, вы забываете, что потом у вас будет еще ноша, которой сейчас вы лишены, — ваш ребенок.

— Ах да, ребенок! Вы, фрау Хольц, позаботитесь о ребенке, а я тем временем пойду и оскоплю этого мерзавца Альвареса! — с невозмутимым видом произнесла Сирена.

Услышав такое необычное заявление, экономка вытаращила удивленно глаза и открыла рот. Больше всего ее поразило то, с каким уверенным спокойствием Сирена произнесла эти дерзкие слова. И у фрау Хольц вдруг отпали всякие сомнения, что при желании эта молодая женщина сумеет выполнить свое зловещее обещание.

— Однако, думаю, вы правы, фрау Хольц! Короткая прогулка по палубе пойдет мне на пользу. Ну что ж, идемте? — спросила она, решительно поднимаясь с жесткой койки.

Две женщины прохаживались по верхней палубе, а слабый морской ветерок лениво трепал их волосы и румянил бледные щеки.

— Как давно я не гуляла на свежем воздухе! — вздохнула Сирена и остановилась.

На бирюзовом небосклоне, необыкновенно высоком и чистом, лишь кое-где подернутом белоснежным кружевом маленьких перистых облачков, сиял золотистый шар солнца, ослепительно-жгучий, заливающий блеском холмистую поверхность моря.

Какое-то торжественное безмолвие простиралось кругом.

Могучие, ясно-синие волны, сверкая на солнце своими серебристыми барашками и нагоняя одна другую, добродушно вздыхали.

Ни одного белеющего паруса, пусто вокруг!

Сирена перегнулась через борт и увидела стайку рыбок, промелькнувшую на гребне прозрачной лазурной волны. Как легко, как резво пронесла их сверкающая вода! Тяжело вздохнув, молодая женщина отошла от борта и присоединилась к фрау Хольц.

— Итак, моя дорогая Сирена решила снова наслаждаться жизнью! — вкрадчиво пропел Цезарь, устремляясь к ним навстречу. — Может, я тоже прогуляюсь с вами?.. День сегодня прекрасный!

— Если ты приблизишься к нам хотя бы на один шаг, — произнесла Сирена, остановившись, — я уйду вниз! И запомни: я не желаю находиться в твоем обществе ни сейчас, ни потом. Если тебе нужно гулять — гуляй один! Предупреждаю тебя, Цезарь: держись от меня подальше!

— Хорошо, моя дорогая Сирена. У меня нет намерения ни навязывать тебе свое общество, ни вообще принуждать тебя к чему-либо.

— Похвально, что ты оказался таким понятливым. Видишь ли, я для себя усвоила, что находиться вблизи тебя не только неприятно, но и чревато последствиями, — она сердито повернулась к испанцу спиной. — Выброси из своей головы всякие надежды на мой счет. Ты всегда был мне противен! Никогда, никогда я не подпустила бы тебя и близко к себе! Ты напоил меня наркотиком… Можешь думать что угодно, но мне представлялось, что я была с Риганом.

— Моя дорогая Сирена, смею тебя заверить, что я терпеливый человек. Прежде чем я что-либо предпринимаю, я просчитываю каждый шаг. А это значит, что я, к тому же, еще и предусмотрительный человек. Так что, имей в виду: в следующий раз, когда ты будешь со мной в постели, единственным наркотиком, который заиграет у тебя в крови, будет страсть! Я разожгу в тебе желание. Придет время — и ты сама запросишь близости со мной.

С легким кивком он отошел в сторону, а Сирена, переполненная негодованием, продолжила прогулку по палубе.

С отчаянием в глазах она взглянула на фрау Хольц.

— Какая жалость! Но это все, что я могла сделать! Я еле себя сдерживала. Мне хотелось схватить его за горло и душить, пока лицо его не посинело бы!

Произнесено это было таким ровным, спокойным голосом, что экономка невольно вздрогнула. Но, заметив, в каком напряжении застыло лицо Сирены, каким гневом пылали ее глаза, фрау Хольц успокоилась, обняла молодую женщину за дрожащие плечи и ласково заговорила о теплом ветре, о прекрасной погоде, о малыше, который должен был появиться на свет, надеясь отвлечь ее мысли от неприятной встречи с ненавистным испанцем.

Цезарь взволнованно мерил шагами небольшое пространство своей каюты. Сердце его готово было выпрыгнуть из груди от радости. Сирена ждала ребенка! Его ребенка! Маленького Альвареса! В этом не могло быть никаких сомнений. Почему эта женщина такая упрямая? Почему она твердит как заведенная, что отец ожидаемого ребенка — Риган? Это она специально, чтобы позлить его, Цезаря. Глупая женщина все никак не может простить ему несчастный наркотик. И дался же он ей, черт побери! Не будь тогда этой маленькой уловки, не известно, когда бы еще наследник дона Цезаря Альвареса запросился на свет божий! Нет, не может быть, чтобы ребенок этот был от Ригана. Ведь известно, что брак их был формальным. Голландца можно обвинить в чем угодно, но чего-чего, а слова своего он никогда не нарушал и всегда гордился этим своим качеством. Невозможно, чтобы он прервал траур своей жены. Нет, конечно же, этот дикарь к ребенку Сирены не имеет никакого отношения. Но если этой упрямице так нравится обманывать себя и его — пусть будет так! Пусть она хоть с утра до вечера твердит, что Риган является отцом ребенка, все равно это ничего не изменит. Ей нельзя волноваться, и Цезарь не станет перечить женщине. Сирене придется проснуться от грез, когда малыш явится на свет. У него будет смуглая кожа и темные блестящие волосы. Какое еще нужно будет доказательство? Цезарь был абсолютно уверен, что появление на свет золотоволосого и голубоглазого ребенка просто исключено. Сирена сама скажет, кто настоящий отец, когда увидит свое новорожденное дитя.

* * *

Прошло уже два месяца с тех пор, как Риган встретился в море с фрегатом Морской Сирены. За это время он расспрашивал всех на встречаемых им судах, но никто ничего не знал ни об Альваресе, ни о Сирене. Ригану казалось, что он давно бы впал в отчаяние, если бы не сын. Каждый раз, когда у взрослого мужчины от безысходности опускались руки и мрачнели глаза, Калеб старался подбодрить его. В груди этого мальчика билось верное, любящее сердце и теплилась неумирающая надежда.

— Я думаю бросить якорь в следующем порту, малыш. Надо пополнить запасы провизии, и может, нам удастся узнать что-нибудь новое от купцов.

— Я уверен, отец, что мы непременно должны узнать что-нибудь. У меня сегодня хорошее предчувствие.

Но и в этом порту, и в следующем их ждало разочарование.

Мрачные мысли все чаще, все настойчивее овладевали Риганом. Заметно грустнел, отчаиваясь, и Калеб. Никаких слухов, никаких следов! Полная неизвестность. Как будто океан поглотил Сирену.