– Хорошо, – сказала она. – Для начала давайте-ка посмотрим, как мы все на это отреагировали. Вероятно, мы шокированы. Напуганы. Хотя нельзя сказать, что ничего подобного не ожидалось.

– Все уже давно катится в дерьмо, – сказал я, но не почувствовал необходимости продолжать. Всем было хорошо известно, что у нас также не было иммунитета от гнили, распространяющейся в обществе, природе, мире. В конце концов это дойдет и до нас. Просто мы не знаем точно когда.

– Остается вопрос, кто же это сделал, – тихо проговорила она.

– Или что…

– Или что, – кивнула она.

На этом мы свернули обсуждение.

– Как дела у Чарли?

– Я как раз собиралась взглянуть, – ответила Элли. – Идем?

Я кивнул и пошел за ней следом прочь из комнаты. Пиво уже перестало разбрызгиваться и теперь ползло липкими ручейками, растекавшимися по стыкам плиток. Мне по-прежнему хотелось пить.

Чарли выглядела скверно. Было очевидно, что она пьяна, и ее душевная боль никуда не делась, и еще она обмочилась. Хейден как раз разгребал последствия, когда мы постучались и вошли.

– Как она? – не утруждая себя аналитикой, спросила Элли.

– Сама-то как думаешь? – он даже не взглянул на нас, пытаясь удержать бессвязно бормочущую, рыдающую, смеющуюся и блюющую Чарли.

– Возможно, тебе не следовало так сильно накачивать ее, – сказала Элли. Хейден наградил ее пронзительным взглядом, но ничего не ответил.

Внезапно Чарли начала биться в его руках, что-то активно декламируя и восклицая в адрес свечей, стоящих в темных углах комнаты.

– Это еще что? – спросил я. – Что она говорит?

Почему-то то, что она говорила, казалось важным, как будто в ее словах под пеленой горя скрывалось решение всех проблем.

– Она говорит всякую чушь, – отчетливо произнес Хейден, повысив голос, чтобы его было слышно на фоне нечленораздельных выкриков Чарли. – Всякую чушь о Борисе, об ангелах на снегу. Она говорит, что ангелы спустились, чтобы забрать его.

– Какие еще ангелы? – пробормотала Элли.

– Спускайтесь вниз, – сказал Хейден, – а я останусь с ней. Он хотел, чтобы мы ушли, и не скрывал этого, поэтому мы не стали его разочаровывать.

Внизу Бренд и Розали болтались рядом с мобильным телефоном. Последние три недели он лежал на каминной полке подобно незаряженному пистолету, уродливый и бесполезный.

И тогда, и сейчас всякий то и дело пытался проверить, не заработал ли он, с завидным постоянством получая в ответ лишь потрескивающее ничто. Случайные номера, номера из списка входящих звонков, номера, содержавшиеся в памяти телефона – ничто не давало результата. Со временем попытки становились все более редкими – каждая последующая неудача удручала все больше.

– Что? – поинтересовался я.

– Пытаюсь позвонить кому-нибудь, – сказал Бренд. – Полиции, хоть кому-нибудь.

– И что тогда? – Элли плюхнулась в одно из старых кресел и начала расковыривать его обивку, расширяя отверстие, что она делала уже несколько дней. – Они приедут, чтобы снять отпечатки пальцев?

– Кто-нибудь ответил?

Бренд покачал головой.

– Должны же мы что-то предпринять, – сказала Розали. – Мы не можем просто сидеть здесь, пока несчастный Борис лежит там.

Элли ничего не ответила. Телефон шуршал помехами в свое удовольствие.

– Тут мы уже ничего не можем поделать, – сказал я. – Действительно, там не так много осталось, чтобы это можно было собрать и принести сюда. Даже если бы нам удалось вернуть сюда несколько… хм… кусков, то… что нам с ними дальше делать?

– Похоронить, – снова начала Розали.

– В промерзшей земле? До которой три фута снега?

– А еще эти твари, – сказал Бренд. Телефон закудахтал снова, и он выключил его.

– Какие еще твари?

Бренд окинул взглядом нашу маленькую группу.

– Твари, о которых рассказывал Борис, он их видел.

Ни о чем подобном при мне Борис не упоминал. В наших долгих беседах в подпитии он никогда не говорил ни о каких ангелах на снегу. Там, наверху, я решил, что Чарли просто пьяна и вдобавок обезумела от горя, но теперь и Бренд заговорил о чем-то похожем, и у меня невольно возникла мысль, что я на какое-то время выпал из реальности или что-то в этом духе. Я и так был раздражен, а эта нестыковка бесила еще больше.

– Твари? – переспросила Розали, и я закрыл глаза. Черт, ты только ей этого не говори, постарался я силой мысли передать Бренду. Она же замучает нас россказнями о тайных обществах, посланиях в облаках и разносчиках болезней, поражающих всех умственно и физически неполноценных, бесплодных или психически неадекватных. Моя Джейн была бесплодна, поэтому у нас не было детей. И последней вещью, которую мне хотелось бы услышать, так это безумные бредни Розали о том, как моя жена умерла, почему это произошло и кто это сделал.

К счастью, Бренд придерживался того же мнения. Вероятно, косяк, который он уже зажег, в конечном итоге и заставил его заткнуться. Он повернулся к огню и уставился в его прогорающую глубину, сидя на самом краю стула, будто размышляя, стоит ли подкидывать дров еще. Поленья были уже почти на исходе.

– Твари? – настойчиво повторила вопрос Розали.

– Их нет, – ответил я. – Ничего такого он не имел в виду.

И поспешно вышел из комнаты, пока ее любопытство не вспыхнуло вновь.

На кухне я нашел другую банку с пивом, открыл ее, на этот раз осторожнее, и налил содержимое в высокий стакан. Затем устремил взгляд в сливочные глубины, по мере того, как пузырьки опускались и вновь поднимались на поверхность. За пару минут напиток отстоялся, и за это время я припомнил лицо Джейн, ее тело, лучшие времена, когда мы еще были вместе. Когда я сделал первый глоток, в стакан упала непрошеная слеза.

Этой ночью я слышал, как двери открывались и закрывались, как если бы кто-то бродил от постели к постели.

Я слишком устал, чтобы пытаться узнать, кто.

* * *

На следующее утро я был почти уверен, что дела пойдут лучше. По пробуждении во рту оставался горький привкус страха, но кроме него была и смутная надежда, что все плохие вещи могли случиться только в кошмарах. Я одевался – две рубашки, теплый свитер, куртка, и в течение всего процесса гадал, что же ожидает меня за дверями спальни.

На кухне Чарли потягивала чай из здоровенной кружки.

От него шел пар с такой силой, что, казалось, он в состоянии прожечь все, чего бы ни коснулся. Губы Чарли были красными, как сырое мясо, и примерно того же цвета были и ее глаза. Она сжимала чашку так крепко, что костяшки пальцев побелели, а большие пальцы сплелись, с силой просунутые через ручку. Чарли выглядела так, словно ни за что не хотела бы когда-нибудь ее отпустить.