А я еще пытался что-то увидеть, но бесполезно.

Прошла минута, за ней еще одна.

Он не появлялся.

Неужели утонул? Так просто. Мы бежим за ним, он убегает. Он прячется, скрывается так умело, как никто, пожалуй, на Земле, а потом просто… тонет в двадцати метрах от спасительного берега? Разве может такое быть?

— Может, — ответил я вслух. — Может. Хотя и не верится. Все может быть…

— Чего ты там бормочешь, Ник? — Глеб участливо положил тяжелую ладонь мне на плечо.

Я перестал смотреть, опустился на землю.

Слишком много времени прошло. Минут десять. Не может он так долго под водой находится. Как глупо. Как нелепо…

— Расскажи, что ты видел, — Глеб сел рядом.

Я вздохнул полной грудью — как легко, оказывается, по новой привычке погрузил ладони в песок, траву, колючки, камни.

Рассказал то, что только что видел, снова и снова пытаясь почувствовать ЕГО через землю. Безрезультатно. Наверное, потому что его ниточка прервалась. Видимо, так и происходит, когда кто-то умирает? Его земной след просто исчезает? Или он меняет свое местоположение, переходит в другой мир? И из этого мира до него уже не добраться?..

Сообщение.

Связь с объектом утеряна.

Ищем другую возможность установить контакт.

Ну, вот и подтверждение.

Пусть и не однозначное.

Не заметил, как устный рассказ и мои мысли переплетаются, создают мешанину из слов и фраз. молчать не буду.

е слышу. м, аться в кромку противоположного берега.

опускаюсь на землю, погружая ладони в песок.

— Ч-чего-то я не п-пойму, он ут-т-тонул или как?

Широкая ладонь Глеба тут же отвесила Диме жирный подзатыльник.

— Ты совсем тугодум что ли? — сказал Глеб. — Сказали же У-ТО-НУЛ! Или тебе как-то по-другому втолковать?

— Да от-тстань ты от меня! — Дима встал, неловко выудил из кармана рацию, отошел в сторону.

— Пошел докладывать, — сообщил Глеб, ухмыльнувшись. Подошел ко мне, опустил тяжелую руку на плечо. — Ну, чего же ты пригорюнился, следопыт?

Он дружески похлопал меня. Я натянуто улыбнулся, посмотрел на появляющиеся в небе первые звездочки. Завтра день обещает быть хорошим — ясным, теплым.

Вот только не для всех.

Стало отчего-то грустно. Не знаю почему. Не зверь же стал этому причиной? Ведь все его считают не просто зверем, а чудовищем, людоедом, монстром. Сейчас, если он погиб, все будут считать, что он получил свое, туда ему и дорога и все прочее… Если он и на самом деле погиб.

Но только я один ощущаю возникшую в душе пустоту? Ощущение, что-то не случилось, чего-то не произошло, чего-то не хватает не покидало. Внезапно возникший вакуум в душе засел занозой.

И много загадочных вопросов осталось без ответов.

— Слишком просто, — сказал я, глядя на воодушевленного Глеба. — Так не бывает.

Глеб молча, сдерживая улыбку, смотрел на меня. Жалеет, чувствую. Но рад, что хоть и так, но все это непонятное закончилось. Утонуло вместе со зверем в пучине реки.

— Бывает, что тут поделаешь, — вздохнул он, тяжело поднялся. — Ведь ты же его больше не чувствуешь? Да?

— Да. Но, может, это значит, он еще что-то придумал? — продолжал цепляться я неизвестно за что.

— Брось, — сказал Глеб, разминая бугристые плечи. — Умерла, так умерла. Отмучился и отмучил. Все. Поехали по домам.

Подошел Дима.

— З-запольский сказал, что труп все равно н-надо искать. Иначе он н-не верит.

— Вот и пусть ищет! — воскликнул Глеб и зашагал к дороге. — Может прямо щас и начинать, вон звезд сколько на небе вылезло — светло!

— Искать трупы, Дима, могут и другие, — сказал я, отечески взял его под руку, повел следом за Глебом. — Например, полиция. Даже без собак.

— Так что, з-значит все? По домам?

— Догадливый ты, Димоха, — крикнул Глеб. — По домам. А ты что, не хочешь? Тебя никто не ждет что ли?

Дима оживился, даже идти начал увереннее, веселее.

— Н-ну как же, ждет! Да и жрать чего-то з-захотелось сразу!

— Вот и пойдем, — сказал я, тяжело вздохнул. — Пожрем, поспим, отдохнем, короче. Поработали мы пусть и не очень удачно, но… что смогли — все сделали. Правильно?

— Ага.

— Значит, упрекнуть нам себя не в чем. Найдут труп, всем объявят: зверь убит, угрозы больше нет. Все успокоятся, так ведь?

Хотя сам в это не верил. Все равно не верил.

Глава 18

Егор поставил на стол принесенные из холодильника две литровые бутылки водки, отошел к окну. С кухни плыли запахи пельменей. Лидер его несостоявшейся пока партии умело помешивал булькающее варево, сдобренное лавровым листом и чесноком. На скрипящем диванчике за спиной вполголоса щебетали две толстые и некрасивые девицы.

Вечерело. Егор шумно выдохнул, отвернулся от окна, положил мобильник на стол.

— Ну, скоро там жратва будет готова? — крикнул он на кухню, опустился на стул.

— Скоро, скоро! Разливайте пока, я уже накладываю.

Егор откупорил запотевшую бутылку водки, сдвинул в кучку стопки. Девицы подсели к столу, разложили по тарелкам крупно порезанный помидор, кусочки копченого сала и вареной колбасы.

Егор с тоской посмотрел на них, веселящихся не понятно чему, не халявной же водке и жратве, в самом деле.

Только одно у них на уме.

Его же совсем другое беспокоило.

Все его попытки переманить на свою сторону людей не увенчались пока должным успехом. Люди, вместо того чтобы всем вместе, во главе с лидером, встать на защиту своих домов, детей и стариков от сбежавшего чудовища, попрятались в страхе по домам. Как же расшевелить это стадо баранов? Что еще сделать? Может, чем-то умаслить? Но чем?

Горячее, пышущее блюдо приземлилось перед ним на столе под бурные аплодисменты толстух.

— С пылу, с жару! — воскликнул седоволосый. — Нету лучше закуски, чем пельмени! Так ведь, Егор Иванович?

— Так! Так! — закаркали девицы, восторженно заглядывая седому в рот.

Ведет себя как хозяин, подумал Егор. Не слишком ли он вжился в роль вождя партии и всех ущербных народов? Он кинул украдкой равнодушный взгляд на седоволосого: на ту ли лошадку он поставил?

А может людям жратвы побольше дать, да водкой залить? Тогда пойдут за ним. Он может это организовать. Пусть и временно. А что потом? У мужика эту соску если забрать, то бунт будет еще похуже. Для простого народа это — святое, с этим не шутят.

Да и не осталось у них ничего святого. Все идеи забрали, взамен ничего не дали. Потому и злобный стал народ, недоверчивый ко всем и вся.

— Ну, по маленькой! — продолжил седой, поднялся, поправил галстук. — Предлагаю тост за нашего уважаемого хозяина, за его радушие и гостеприимство!

— Да, да, за хозяина! —