того, более и более мучило, и потому я невольно делался скучным, и даже посреди общества я уже не находил веселости, слезы невольно накатывались на глаза, и все себя спрашивал: “К чему это поведет?”».

Александр оказался почтительным и разумным сыном. 13 (25) марта Александр пишет отцу из Дармштадта: «Здесь, в Дармштадте, я видел и познакомился с дочерью гроссгерцога принцессою Мариею, она мне чрезвычайно понравилась с первого взгляда, ей будет 27 июля/8 августа нынешнего лета (т. е. в самый день рождения нашего Низи) 15 лет, и она еще не конфирмована; для своих лет она велика ростом, лицо весьма приятное, даже очень хороша, она стройна, ловка и мила, словом сказать, из всех молодых принцесс я лучшей не видел. Притом говорят, она доброго характера, умна и хорошо воспитана, что и заметно в разговоре с нею. Она еще молода, но если ты, милый бесценный Папа, согласишься на мои искренние желания, то два года можно еще подождать, а там с благословением Всевышнего, совершить бракосочетание».

Отец в ответ писал ему: «Мария, Господь с тобою! Вот мой ответ!» И заверял, что он и Александра Федоровна «готовы положиться на твой выбор, и ежели по зрелом обсуждении вы друг друга полюбите, так что не останется вам сомнения на решительный шаг на всю жизнь, тогда наша благодатная надежда обратится в истинное блаженство!.. Но когда Бог, вопреки всех, вероятий навел тебя на ее! То буде воля Его! и повторяю опять, ежели вы сойдетесь, когда ближе друг друга узнаете, то и делу конец. Сегодни замечательный день!»

Но и с этим браком все оказалось не так просто.

В Германии цесаревича с почетом принимали при многочисленных дворах немецких князей, он изрядно утомился и спешил в Голландию, а затем в Англию. Тем не менее его уговорили заехать в Дармштадт: чтобы не обидеть герцога Дармштадтского, находившегося с ним в родстве.

«Его Высочество изволил приехать в Дармштадт в 6 часов вечера, — вспоминал дипломат Иван Иванович Маркелов. — Великий герцог Гессенский, наследный принц и принцы Карл и Эмиль тотчас же приехали приветствовать Его Высочество и пригласить его на оперный спектакль. На сцене шла “Весталка”. Здесь-то в зале, предшествующей большой ложе, Его Высочество был встречен всей велико-герцогской семьей. Здесь же впервые ему пришлось увидеть принцессу Марию Гессенскую, которой не было в то время еще и 15 лет.

По окончании оперного представления в замке был сервирован роскошный ужин с музыкой. Великий Князь, видимо, был всем доволен. Много разговаривали, много смеялись, и после ужина все отправились осматривать некоторые внутренние апартаменты замка, в которых, как говорили, появлялось порой привидение в образе белой дамы. Все разъехались очень поздно, и Великий Князь вместо отъезда ранним утром, согласно своему первоначальному намерению, принял решение присутствовать на параде и на завтраке у наследного принца». В тот же день Маркелову вручено письмо великого князя и велено как можно скорее отвезти его в Санкт-Петербург.

«Но, несмотря на все это, — пишет Маркелов, — я имел счастье приехать в субботу 25 марта в 7 часов утра в Аничковский дворец и быть принятым Государем.

— Вы мне приносите добрую весть, — сказал мне Император Николай, — а так как сегодня Благовещенье, то я вижу в этом хорошее предзнаменование.

Далее Государь удостоил меня нескольких вопросов касательно принцессы Марии. Он спросил, который ей год? Каков ее возраст, ее сложение? Кто имел наблюдение за ее воспитанием после кончины августейшей матери? Каковы вообще ее нравственные достоинства?..

Милостиво отпуская меня, Государь удостоил сказать, что он напишет Великому Князю, что не имеет ничего возразить против того, чтобы Его Высочество, по возвращении из Англии, снова проехал в Дармштадт и пробыл бы там более продолжительное время».

А пока Маркелов разъезжает по размокшим дорогам России и Европы, великий князь продолжает свое путешествие.

В Британии Александр произвел большое впечатление на юную королеву Викторию, она записала в своем дневнике, что хотела бы, чтобы он поцеловал ее совсем не по-родственному, но сердце Александра уже занято: он ждал ответа из Петербурга и разрешения его родителей на брак с Марией. Все обстояло далеко не так безоблачно, как пишет в своих воспоминаниях Маркелов. Император совсем не случайно расспрашивал о воспитании и «нравственных достоинствах» Марии. Дело в том, что мать принцессы Вильгельмина, великая герцогиня Дармштадтская и сестра Елизаветы Алексеевны, много лет назад разъехалась со своим мужем, приобрела замок Хайлигенберг, где поселилась со своим камергером красавцем бароном Августом фон Сенарклен де Гранси, от которого родила четырех детей, в числе которых и юная Мария. Двое детей умерли во младенчестве, а Марию и ее брата Александра великий герцог, хоть и очень неохотно, признал своими детьми. И все же незаконнорожденность принцессы ни для кого в Европе не была секретом, и Николаю и Александре Федоровне вовсе не хотелось видеть ее на российском престоле рядом со своим сыном. Александру пришлось написать матери: «Милая Мама, что мне до тайн принцессы Марии! Я люблю ее, и я скорее откажусь от трона, чем от нее. Я женюсь только на ней, вот мое решение!»

Этот ультиматум подействовал. Александра Федоровна сама отправилась в Дармштадт, чтобы познакомиться с Марией, и после поездки дала свое согласие на брак.

Но когда Александр вернулся в Россию, он снова попал под обаяние своей прежней любви. Ольга Николаевна вспоминает: «Не успел он вернуться из своего путешествия, которое принесло ему столько развлечений и удовольствия, как его любовь к Ольге Калиновской снова разгорелась жарким пламенем. (Он уезжал с очень тяжелым сердцем из боязни, что ее выдадут без него замуж.) Несколько раз заявлял он о том, что из-за нее согласен отказаться от всего. Он доверился дяде Михаилу, и тот, вместо того чтобы призвать его к благоразумию, указал ему на свой собственный брак, жертвой которого он был, женившись не по любви. Папа был очень недоволен слабостью Саши. Еще в марте он говорил о том, что согласен жениться на принцессе Дармштадтской, а теперь после четырех месяцев уже хотел порвать с нею. Это были тяжелые дни. Решили, что Ольга должна покинуть Двор. Польские родственники приняли ее, и мы увидели ее только позднее, уже замужем за графом Огинским. Была ли она достойна такой большой любви? Мне трудно ответить на это. В нашем кругу молодежи она никогда не играла роли и ничем не выделялась. У нее были большие темные глаза, но без особого выражения; в ней была несомненная прелесть, но кошачьего характера, свойственная полькам, которая особенно действует на мужчин. В