то ли злорадства ради, то ли желая обвинить его в чем то. – Вот, сказала она, – я должна прислушиваться к каждому слову, исходящему из Ваших уст, доктор, ведь они что-то значат. И если мне их принимать себе в укор, пусть даже хотя бы половину из них, этого все равно будет более чем достаточно. Лежу ли я без сна в своей постели – упрек, сижу ли я на стуле – опять упрек, это я слышу от Вас и мисс Мэри все те двадцать лет, что я у вас на службе, но ни один человек на такой службе как моя не может желать себе ничего другого. Да, да, мисс Мэри, тем не менее это правда, и мы хорошо знаем какой ваш отец, хорошо было бы, если бы он изменился в лучшую сторону, дай Бог ему сил. – Всё хорошо, – успокаиваю я сама себя, – всё хорошо. Только, ради Бога милая, что ты скажешь доктору, когда он потребует у тебя эту коробочку? Нет, доктор, если бы вы были таким, как некоторые из хозяев, о которых я слышала. А я была из тех служанок, про каких я могу вам рассказать, то для меня это было бы простой задачей. Но дела наши, это уж чисто по-человечески, именно таковы – какие они есть. Правда, одно я знаю наверняка, а это как раз то, что я должна вам сказать, вот…, если мисс Мэри не придет ко мне в комнату и не поможет мне вернуть мою память, которую только её ум и может направить в правильное русло и заставить вспомнить о том, что я забыла, то никакой коробочки, маленькой ли там, большой ли, да какой бы там ни было, не видать вам до самого дня самого Страшного Суда.

– О, милая миссис Мэйпл, почему же вы не сказали мне сразу о том, что хотите, чтобы я помогла вам её найти? – спросила Мэри. – Ладно, не надо ничего говорить, давайте пойдем прямо сейчас и поищем её. – Они обе ушли. Я слышал, как миссис Мэйпл начала что-то тараторить и это, в чем я нисколечко не сомневаюсь, продолжалось всю дорогу, вплоть до того, пока они не добрались до комнаты домохозяйки и не начали копаться в её похоронках. Мы с дядюшкой Олдисом остались одни. – Весьма ценная работница, – сказал он кивая в сторону двери. – У ней всё всегда на своем месте. Правда, если начала говорить, то это займет не меньше, чем три минуты. – А как мисс Олдис сумеет заставить её вспомнить о том, где спрятана эта коробочка? – спросил я.

– Мэри? Легко! Она посадит её на стул и расспросит о том, чем последний раз болела её тетушка или заставит смотреть на фарфоровую собачку, стоящую на каминной полке, может быть, еще что-нибудь придумает. Потом, как говорит у нас миссис Мэйпл, одно за другим, и не успеете и глазом моргнуть, как она вспомнит всё что надо. А вот и подтверждение моих слов, уверен я слышу их шаги, они уже возвращаются.

Это было действительно так, миссис Мэйпл с сияющим от счастья лицом бежала быстрее Мэри, держа перед собой на вытянутых руках какую-то коробку. – Что такое, – причитала она приближаясь к нам, – что такое? А я говорила еще до того, как мы переехали из Дорсетшира в этот дом. Дорсет, конечно, это не моя родина, главное, конечно, не в этом. Я говорила: «Подальше положишь – поближе возьмешь». Вот она родненькая, как раз она там и лежала, в том самом месте, куда я её и положила. Когда? – Да, два месяца тому назад, если не вру. – Она отдала её дяде Олдису и мы вдвоем принялись в ней копаться с немалым интересом, поэтому я на какое-то время перестал обращать внимание на миссис Мэйпл, хотя, понял, что придется мне запастись терпением на всё то время, пока та будет нам рассказывать о том, где находилась драгоценная пропажа, и каким образом Мэри удалось освежить её память, чтобы помочь найти её.

Коробка эта больше походила на какой-то старый ларец, перевязанный розовой лентой и запечатанный, а на её крышке была прилеплена этикетка, подписанная старыми чернилами, «Дом Старшего Пребендария, Витминстер». Открыв её, мы обнаружили два ключа средней величины, и записку в которой тем же самым почерком, что и на этикетке, было написано: «Ключи от Шкафа и Комода, нежилая комната». Далее следовало: «Вещи, хранящиеся в Шкафу и Комоде, находятся на моем попечении в интересах знатного рода Килдонан, они должны и впредь бдительно охраняться любым из моих преемников, поселяющимся в этой Резиденции, вплоть до того, как будут востребованы любым из наследников графской династии. Со своей стороны, я лично приложил все усилия на получение необходимых сведений, прежде чем добился обоснованного подтверждения того, что знатный род Килдонан прекратил свое существование. Последний граф, как это ни печально, стал жервтой кораблекрушения, а его единственный сын и наследник скончался в моем доме (документы, подтверждающие его смерть, были помещены мной в тот же самый шкаф 21 Марта 1753 года от Рождества Христова). Помимо этого, я имею право рекомендовать, если не возникнет серьезной на то надобности, лицам, не стоящим в родстве с семьей Килдонан и случайно ставшими владельцами этих ключей, никогда не открывать дверей и оставить всё как есть. Настоящие рекомендации я даю на веском основании, заручившись убедительными фактами, причем, для заверения, скрепляю вышесказанное подписями остальных членов нашей Коллегии и Церкви, ставшими свидетелями событий, явившихся причиной составления настоящего уведомления».

Ниже стояли подписи: «Томас Эштон, старший пребендарий, Вильям Блэйк, старший священник, Генри Гудман, младший пребендарий».

– Надо же, расписал как! – сказал дядя Олдис, – «Рекомендую», «серьезной на то надобности», «никогда не открывать»! Выходит, он считает, там лежит то, что лучше держать взаперти. Думаю, весь сыр-бор как раз из-за этого молодого человека, – продолжал он, ключом водя по строчкам, где было написано «единственный Сын и Наследник». – Что ты по этому поводу думаешь, Мэри? Титул виконта Килдонана имел Саул. – Откуда ты это знаешь, дядя? – спросила у него Мэри. – Как тут не знать? Всё есть у Дебретта[313] – в его двух маленьких, но очень толстых томах. Постой-ка, по-моему, его могила где-то там, под липами, там он похоронен. Интересно, что с ним стряслось? Вы что-нибудь об этом знаете, миссис Мэйпл? Да, кстати, уберите этих насекомых. Вон, они валяются везде, на подоконнике, на полу возле окна.

Миссис Мэйпл, желая сообщить о двух вещах, которые непременно нужно было знать её хозяевам,