Добраться до деревеньки оказалось не так-то просто, и если бы не твердая решимость во что бы то ни стало увидеть столь пылко рекомендованное место, я бы затею бросил. Трудности начались, когда после населенного пункта Гуруве, обозначенного на картах как город, шоссе сменилось грунтовым проселком.

Ничего страшного, подумал я. В Африке лучше ехать по сухой грунтовке, чем уподобляться участнику ралли и, ежеминутно рискуя сломать себе шею, выписывать кренделя на обеих полосах, чтобы избежать неприятного знакомства с глубокими рытвинами, густо покрывающими разбитое вдрызг полотно. Задача усложняется тем, что одновременно приходится увертываться от несущихся навстречу машин, занятых столь же опасными маневрами.

К Зимбабве это правило, впрочем, не применимо. В отличие от большинства стран континента, дороги там содержатся в состоянии, близком к идеальному. Сказывается экономическое наследство, доставшееся от режима белого меньшинства. Проблема была в другом. После Гуруве вслед за асфальтом исчезли и указатели.

Как мне потом объяснили, из-за них скульпторы с переменным успехом вели многолетнюю войну с властями. Бюрократы решили, что жители Тенгененге не имели права ставить таблички дальше чем за километр от места жительства, и периодически их конфисковали. Несколько дней, следовавших за полицейским налетом, в деревню можно было попасть только с помощью расспросов. И дай бог, чтобы хотя бы один из десятка встреченных по дороге путников понимал не только родной язык шона, но и английский.

В конце концов настойчивость была вознаграждена, и очередной африканец, неспешно колесивший по обочине на велосипеде китайской выделки, смог внятно объяснить маршрут на языке потомков Шекспира. Руководствуясь данными им ориентирами, я довольно быстро разыскал поворот с единственной табличкой, оставшейся нетронутой ревностными блюстителями порядка. Дальнейшее было делом техники.

За непредвиденными заботами я не слишком обращал внимание на окружавшие пейзажи. К тому же они ничем особенным не отличались. По мере удаления от Хараре веселые апельсиновые рощицы сменились зелеными холмами с ровными рядами посадок табака по обеим сторонам ухабистой грунтовки. За полторы сотни километров, отделявшие селение от столицы Зимбабве, однообразная картина основательно приелась.

Перемена наступила внезапно. Въехав в лес, со всех сторон обступивший Тенгененге, я вдруг ощутил толчок и, оглядевшись, понял, что незаметно для себя попал в иное измерение, из мира реального перенесся в мир магии и волшебства.

В русских сказках заколдованный лес всегда густой и мрачный, наполнен пугающими звуками, битком набит омерзительной злобной нечистью. Лес Тенгененге тоже был плотно населен, но вызывал совсем другие чувства. Из-под каждого дерева на меня с любопытством взирали диковинные создания, словно сошедшие со страниц книги о мифах и преданиях Черного континента. Точное число необычных лесных жителей не знал никто. Полагали, что их не меньше 20 000.

Все персонажи были вырезаны из камня, но авторы вложили в них столько страсти и выдумки, что они казались такими же живыми, как их создатели, работавшие тут же, по соседству. Лучи африканского солнца легко пробивали не слишком густую крону деревьев и наполняли воздух искрящимся светом. Казалось, все пропиталось радостью и покоем, который был не в силах нарушить даже оглушительный звон от ударов молотков резчиков.

– В каждом камне живет дух. Я в это верю. Иначе, как же можно начинать работу? – скульптор Спидуорк Чигута – первый, кого я встретил в волшебном лесу, – охотно отложил резец, чтобы поговорить с незнакомцем.

Худощавый, улыбчивый паренек увлеченно долбил еще совсем бесформенную глыбу.

– Моя задача – выявить, что скрывается в камне. Поэтому сначала я долго смотрю на него, изучаю структуру, примериваюсь. И только когда в голове появляется ясный образ, приступаю, – пояснил он.

На создание произведения уходило не меньше трех недель. И это самый короткий срок. Недаром Чигуту прозвали «Спидуорк», то есть «работающий быстро». В среднем скульптор затрачивал на творение два-три месяца. В Тенгененге не признавали популярный в Африке мыльный камень, который режется даже перочинным ножом.

– Слишком мягкий, слишком легкий для обработки, годится разве что для начинающих, – поморщился Чигута.

Большинство работ выполнялись из серпентинита – камня, обладающего множеством оттенков: черным, зеленым, желтым, синим, красным. Но самое ценное свойство заключается в фантастических узорах сложной внутренней структуры этой горной породы. Человеку с развитым воображением и художественным чутьем не составит большого труда выявить в богатой фактуре бесконечное количество сюжетов. Помимо серпентинита, скульпторы использовали и опал, и гранит.

Добывалось сырье тут же, за ближайшим холмом. В каменоломне работали сами мастера. Те из них, кто месяцами не мог продать ни одного произведения.

– Тенгененге – не только крупнейшее сообщество художников, где живут почти 500 резчиков, это еще и отлаженный хозяйственный механизм, – объяснил встретившийся на пути в каменоломню управляющий делами сообщества Томас Ндлебе. – Каждый, кто приезжает, может недорого купить инструмент, бесплатно получить материал. Дальше он волен творить, как ему вздумается.

Если работу приобретают, создателю выдается 70 % от гонорара. Остальные 30 % идут в общую кассу. Там можно взять кредит, когда покупатели долго обходят творения художника стороной. Из нее оплачивается и работа в каменоломне, и доставка скульптур в другие страны.

Последнее обстоятельство чрезвычайно важно. Несмотря на удаленность от крупных городов, в Тенгененге регулярно наведываются любители африканского искусства из Европы, Америки, Азии, Австралии. Богатые иностранцы составляют большую часть покупателей, а мысли о том, как доставить в авиалайнер приглянувшуюся тяжелую скульптуру и разместить ее там – не лучший стимул для ее приобретения.

– Помимо скульпторов, которые постоянно или временно живут в деревне, мы поддерживаем связь с мастерами по всей округе, – продолжил небольшую лекцию Ндлебе. – Даем им камень, привозим сюда готовые изделия, постоянным авторам платим премии.

Большинство скульпторов были очень молодыми. Чигута, например, только начал тогда отсчет третьего десятилетия. Еще недавно жил в родной деревне, на досуге любил резать поделки из дерева. О Тенгененге услышал от сестры и из любопытства решил попробовать. За полгода, проведенном в обществе братьев по ремеслу, ни разу не раскаялся в решительном шаге.

– С камнем работа труднее, но интереснее, – рассказывал он. – Не говоря о том, что здесь постоянно общаешься с близкими по духу людьми, учишься, совершенствуешься.

Схожим был творческий путь и совсем юного Хибарона Звабаты, обосновавшегося в глубине леса. Он тоже не жалел о том, что бросил отчий дом и перебрался в Тенгененге. Получил крышу над головой, материал, инструменты, работы стали покупать. Чего еще желать художнику?

Обычно Звабата одновременно работал над несколькими композициями.