моем письме. Но поскольку она, похоже, стала объектом внимания русского двора, и к настоящему времени, вероятно, уже прибыла во владения императрицы, я не удержусь и дам вам некоторые подробности. Меня убедили, что вы можете узнать ее настоящую историю. По прибытии в Неаполь она имела в своей свите девять человек, часть из которых носила польскую одежду. Вскоре она позвонила в дверь сэра Уильяма Гамильтона, чтобы он через министра обеспечил ей проезд до Рима, назвав себя графиней Бамберг»{621}.

Сначала сэр Уильям не согласился помочь самозваной графине, но она стала такой настойчивой и беспокойной, что он в конце концов уступил ее просьбе и получил для нее разрешение на проезд. Она написала ему благодарственное письмо, назвав себя на этот раз «принцессой Елизаветой» и заявив, что она дочь покойной императрицы Елизаветы и графа Разумовского. Позднее она прислала сэру Уильяму более развернутое послание, которое он любезно передал графу Алексею Орлову, находившемуся тогда с частью русской эскадры в Пизе. Алексей в свою очередь переслал письмо Никите Панину, которому «Елизавета» тоже написала. Он также сообщил, что может заманить претендентку на борт русского корабля и доставить ее в Петербург.

Заручившись согласием Екатерины, Алексей пригласил «Елизавету» посмотреть флот в Ливорно. Как только она со своими спутниками оказалась на борту корабля адмирала Грейга, Орлов исчез, «Елизавету» посадили под арест и через два дня, во время которых все ее принадлежности были взяты на борт, корабль отплыл в Кронштадт. Екатерина поручила фельдмаршалу князю Александру Голицыну, генерал-губернатору Петербурга, провести расследование, поместив пленницу по прибытию в Петропавловскую крепость. Вместе со свитой из двух польских дворян, пяти слуг и одной служанки «Елизавету» в должное время отправили в крепость — 26 мая в два часа ночи.

В первом отчете князь Голицын описал императрице пленницу как женщину среднего роста, тоненькую, с прямой осанкой, с черными волосами и карими глазами, с легким косоглазием и удлиненным крючковатым носом, из-за которого она казалась похожей на итальянку. Она говорила по-французски и по-немецки свободно, знала английский, итальянский и немного арабский, но абсолютно не говорила по-русски. Девушка была больна, иногда кашляла кровью. Она негодовала и была удивлена, обнаружив себя в тюрьме. Голицын настойчиво требовал от нее правды, понимая, что предложенная ему версия ее жизни сильно походит на сказку{622}.

В своих показаниях «Елизавета» заявила, что ей двадцать три года, что она родилась в Голштинии, в Киле (место рождения Петра III), но не знала, кто ее родители. Она прожила в Голштинии до девяти лет, затем ее с няней Катериной повезли в Россию, очевидно, чтобы найти в Москве родителей. Вместо этого ее привезли на границу с Персией, где «оставили с няней в некоем доме, но в какой провинции и в каком городе, она не знает»{623}. Тут она оставалась пятнадцать месяцев. Старуха-соседка сказала ей, что ее держат тут по приказу императора Петра III. Ее бойкая няня выучила местный язык и уговорила каких-то крестьян помочь им спастись. В результате они оказались в Багдаде. Сначала их держал у себя богатый перс по имени Гамет, в чьем доме они встретили еще более богатого человека по имени принц Гали, который забрал их в Исфаган. Именно Гали постоянно твердил ей, что она дочь покойной государыни, императрицы Елизаветы Петровны, и это подтверждали не только те, кто жил в его доме, но и люди, приходившие его навестить. Они по-разному говорили о ее отце: некоторые называли его Разумовским, но другие говорили, что отцом был кто-то еще — только они не могли вспомнить имя этого последнего.

«Елизавета» оставалась с принцем Гали в Исфагане до 1769 года. Затем принцу пришлось бежать, и он предложил, чтобы она отправилась с ним в Европу. Она согласилась при условии, что он не отвезет ее в Россию, где она боялась стать пленницей. Гали заверил ее, что она будет в безопасности, если проедет с ним через Россию, одетая в мужскую одежду. Так они и сделали. Эта история длилась и длилась, включая остановки в Петербурге, Риге, Кёнигсберге, Берлине и даже в Лондоне, пока девушка не вернулась назад в Шлезвиг-Голштейн, где, как она утверждала, граф Лимбург предложил ей выйти за него замуж. По-видимому, это предложение оживило ее желание найти своих настоящих родителей, поэтому она снова уехала — на этот раз в Венецию, где неожиданно столкнулась с польским диссидентом князем Радзивиллом. Последний убедил ее, что она должна отправиться в Константинополь. Однако ей не удалось продвинуться дальше Рагузы. Там она, по ее словам, получила через курьера анонимные письма, в которых ее побуждали ехать в Турцию, так как в ее руках находилось окончание русско-турецкой войны. Вероятно, к счастью для всех война закончилась без ее вмешательства. Примерно в это время она воспользовалась помощью сэра Уильяма Гамильтона. Все закончилось обманом графа Алексея Орлова, пленением и тюрьмой.

Хотя большая часть этой истории представляла собой явные фантазии нездорового, но острого ума, ссылки на Голштинию, Польшу и Турцию не могли не насторожить Екатерину — уж очень вероятным представлялось оживление внутренней и внешней борьбы враждебных элементов за возможность в дальнейшем использовать молодую женщину для своих целей. Поэтому она была твердо намерена довести расследование до конца. Вдобавок к своим официальным показаниям «Елизавета» писала письма — плохим почерком, на безграмотном французском языке — князю Голицыну и самой Екатерине, сообщая императрице, что готова принести «большую пользу вашей империи»{624}. Эти письма необычайно подхлестнули ярость Екатерины, в особенности когда молодая женщина безрассудно подписалась «Елизавета» — единственной, кто имел законное право подписывать письма просто христианским именем, была сама Екатерина. Последняя в гневе написала князю Голицыну:

«Пошлите сказать женщине, о которой идет речь, что если она хочет прояснить свою судьбу, ей следует прекратить ломать комедию. В своих последних письмах к вам она обнаглела настолько, что подписывается именем Елизавета. Для порядка следует добавить: никто не имеет ни малейших сомнений в том, что она авантюристка, поэтому вы советуете ей прекратить игру и искренне признаться: кто научил ее этой роли, где она родилась и давно ли придуман весь трюк. Посетите ее и очень серьезно объясните, что она должна образумиться. Какая же закоснелая негодяйка! Нахальство ее письма мне превосходит любые ожидания и заставляет думать, что она не в своем уме»{625}.