По мнению Сарцерия, подобное положение установилось после того, как Церковь обрела характер государственной. Именно при княжеском дворе принято «поносить и оскорблять духовенство, которое Бог заповедовал нам почитать; именно здесь приучают народ насмехаться и издеваться над пасторами. Придворные всячески унижают несчастных пасторов, угнетают и тиранят, облагают непосильными податями и поборами, лишая в то же время льгот и привилегий, отбирая имущество, в былые времена дарованное им королями и императорами Германии». Швабский пастор Маршталлер обвинял князей в том, что они превратили священнослужителей в лакеев. Зато Шнепф, суперинтендант из Вюртемберга, сумел обнаружить в создавшейся ситуации даже полезное зерно: «Крестьяне презирают пасторов, следовательно, наша Церковь несет свой крест. Ее хотят распять, следовательно, она и есть истинная Церковь».

Унижаемая сильными мира сего и презираемая простым народом, лютеранская Церковь хоть и стала государственным учреждением, но рассчитывать на финансовую поддержку отныне не смела. «Крестьяне, бюргеры и дворяне, — писал Лютер, — в один голос убеждают власть имущих, что вполне могут обойтись без пасторов. Они заявляют, что скорее готовы лишиться Слова Божьего, чем кормить бесполезного нахлебника». В своих застольных беседах он делился с гостями такими мыслями: «Велико число священнослужителей, которых все гонят и никто не уважает. Доходит до того, что люди спокойно взирают на их нищету, оставляя их гибнуть от голода и нужды». Он полагает, что виной всему — заговор против его Церкви: «Если не удается избавиться от пасторов открытым путем, их начинают выживать, заставляя голодать и терпеть лишения. Со всех уголков курфюршества до нас доносятся жалобы на глухие и скрытые гонения, во сто крат более опасные, чем откровенная вражда. Обрекая служителей культа на нищету, окружая их ненавистью и презрением, гонители замахиваются прежде всего на нашу Церковь». Он также считал виновниками сложившегося положения вещей дворянство и государственных деятелей: «Наши правители добьются того, что по всей стране не останется ни одного пастора, потому что они поставили своей целью избавиться от них, уморив голодом и затравив нищетой. Впрочем, далее на эту тему я распространяться не желаю».

О бедственном положении священнослужителей сохранилось множество свидетельств. Меланхтон, повествуя об этом, употребляет почти те же выражения, что и Лютер: «Церковь наша бедствует. Все ее бросили, повсюду ее гонят и подвергают мучениям. Почти все наши священнослужители живут на грани голодной смерти, а некоторые уже и миновали эту грань». Суперинтендант из Шмалкальдена Фишер с болью писал о «дьявольском презрении к духовенству». В Германии совсем не осталось желающих поддерживать служителей Церкви и заботиться о культовых сооружениях. Школы, где готовили будущих пастырей, пришли в полный упадок. «Прежде, — сокрушается Маршталлер, — наши храмы поражали воображение роскошью бархатных и шелковых риз, обилием драгоценных каменьев. Что же мы из них сделали? Чепцы да корсажи для наших жен!» Случалось, у священника не оказывалось стихаря, чтобы было в чем взойти на кафедру! Мансфельдский диакон Кауфманн отмечал, что церковным добром успели поживиться многие, прибрав к рукам и здания, и хорошие земли, и пашни, и лесные угодья, и виноградники, и дома священников, и школы, и прочее имущество, так что новоявленным пасторам остался самый жалкий доход, которого их в любую минуту может лишить власть, если ей вдруг разонравятся их проповеди.

Заметим, что немалое число новообращенных священнослужителей покинули монастыри именно потому, что им надоело жить в нищете. Что ж, вместо добровольной бедности, радостно приносимой в жертву Христу, они получили нужду, навязанную им обществом.

Поскольку вопросы религии перешли в ведение государственной власти, неудивительно, что к их решению отныне стали привлекать методы дипломатии, а позже и войны. К предстоящим военным действиям обе стороны начали готовиться с момента заключения военных союзов. Поначалу немецкие князья еще питали некоторые надежды на мирное урегулирование разногласий, однако интересы обеих сторон настолько противоречили друг другу, что найти компромисс было чрезвычайно трудно. Католики настаивали на искоренении ереси и восстановлении статус-кво; лютеране считали свои завоевания не подлежащими пересмотру и мечтали об их расширении. Католики непременным условием ставили исполнение папской буллы и императорского эдикта, а в расколе между Церквями, осложненном обособлением анабаптистов и цвинглиан, видели предтечу дробления империи на множество конфессий и угрозу единству немецкой нации, столь дорогому сердцу рыцарей. Лютеране уверяли, что возврат к прежнему для них немыслим, поскольку заплатить за него придется ценой убеждений; что же касается единства нации, то они полагали, что разрыв с Римом будет лишь способствовать его укреплению. Из последней посылки с неизбежностью вытекала необходимость обращения в лютеранство всей Германии.

Католики располагали серьезным преимуществом в лице облеченного властью и авторитетом императора, а также его брата эрцгерцога Австрийского. К несчастью для них, Карл V начиная с 1521 года вел беспрерывную войну с одним из самых опасных своих врагов — бесстрашным Франциском I, королем Франции. Желая лично руководить военными действиями, он почти не появлялся в Германии и не занимался государственными делами. В 1525 году события приняли благоприятный для католической партии оборот: французские войска разбили имперскую армию в Провансе и преследовали ее до Ломбардии. Здесь, у города Павии, и состоялось решающее сражение. Несмотря на два крупных козыря — выгодную позицию и наличие артиллерии, — французы ухитрились совершить такое количество грубейших ошибок, что потерпели сокрушительное поражение. Они потеряли две пятых личного состава, король попал в плен, а трое генералов — Бонивэ, Ла Палис и Тремойль — сложили на поле битвы свои головы. Немецкие католики вздохнули с облегчением: наконец-то освободившийся император займется наведением порядка в стране. 13 января 1526 года Франциск I подписал Мадридский мир, по условиям которого отказался от Италии и Бургундии. Очередное заседание рейхстага назначили на июнь, а местом его проведения избрали город Шпейер. Император пообещал, что лично возглавит заседание.

Однако Карлу V так и не удалось достичь мирного соглашения с папой Климентом VII. Мало того, последний убедил Франциска I воздержаться от исполнения условий договора, навязанных, как он утверждал, грубой силой. Папа и король Франции заключили против Карла V альянс с Генрихом VIII, Венецией и герцогом Миланским Максимилианом Сфорца, подписанный в городе Коньяк. Это означало новый виток войны, и император в очередной раз отложил решение внутренних проблем. Рейхстаг в Шпейере собрался без него. Сторонники Лютера, вдохновленные недавними успехами своего движения, вели себя вызывающе: ходили к божественной службе, отправляемой по новому обряду, и открыто появлялись на публике со «своими» богословами. Папские легаты попытались было напомнить делегатам рейхстага о необходимости исполнения Вормсского эдикта, но их даже не стали слушать. Зато немецкие князья с особой тщательностью составили свой традиционный список претензий к папе — последний теперь уже однозначно воспринимался ими как враг Германии.