обо всем знал, – долетели до меня отрывистые слова, прежде чем пес в алой форме увел ее прочь.

Я крепко зажмурилась и сжала кулаки так сильно, что ногти впились в кожу, но даже эта боль не отрезвила меня. Мансур! Ублюдок! Он все знал! А я, наверное, никогда не смогу взглянуть в его лживые глаза. Как и в глаза Мауры…

* * *

Бесконечная тьма стала моим верным спутником, а тусклый свет, что пробивался сквозь зарешеченное окошко, превратился в маяк. Благодаря дрожащему огню ламп я понимала, что еще существую, что где-то совсем рядом, прямо за обитой железом дверью, течет жизнь.

Иногда, убедившись, что тюремщик задремал или отошел на обед или пересменку, я подбиралась к окошку и звала Иглу. И она отвечала. Пусть слабо и надломленно, но отвечала. Особые кандалы жгли ее и сводили с ума, в меня же ежедневно вливали зелье навиров. Сначала я сопротивлялась, но шавки Айдана научились бороться с моим непослушанием, попросту зажимая мне нос.

В меня вливали зелье одиннадцать раз, столько же раз кормили и забирали отхожее ведро. Я ощущала себя запертым в клетке мерзким вонючим существом. Айдан больше не приходил, и у меня закончились все варианты ужасов, которые он собирался со мной сотворить. Почему не мучил? Почему не пытал? Почему не убил? В темноте мне являлись образы умерших, я тихонько жаловалась Беркуту на свою глупость и самонадеянность, а он отвечал. Возможно, к тому времени я уже засыпала или медленно сходила с ума. Он ругал меня за глупую жажду мести, которая и привела нас с Иглой в темницу. Беркут был прав. Как же он был прав! Из-за меня и моей самонадеянной глупости мы гнили во тьме. Из-за меня Игл… Дания мучилась от боли и чуть не умерла от руки Айдана.

Бесконечное чувство вины, осознание собственной ничтожности и наивности лишали меня рассудка, и с каждым днем я все сильнее жаждала смерти. Только ощущение мягкой материи перчатки Амира возвращало в сознание и удерживало от сумасшествия. Когда внутри клокотал гнев на Мансура, возомнившего себя хозяином моей жизни, я отвлекала себя воспоминаниями о руках Амира, его губах и нежном шепоте.

Гилие… как проникновенно звучало это короткое слово. Он покрывал мое тело поцелуями, и в каждом из них я чувствовала нежность и страсть… его тело не врало… его глаза не врали. Творец позволил мне провести ночь с любимым мужчиной, прежде чем угодить в эту преисподнюю.

Я в очередной раз слушала удаляющиеся шаги солдата Айдана и сжимала перчатку, умоляя себя не лить слезы от бессилия. Живот сводило от голода, а горло давно пересохло. Каждый бесов день я на что-то надеялась, и эта надежда никак не желала умирать. И вот в замке заворочался ключ.

Я с изумлением распахнула глаза. Неужели ночь промчалась так незаметно, что наступило время завтрака? Меня кормили один раз в день, и моя жизнь тянулась от утра к утру.

На пороге вопреки обыкновению возник не солдат Айдана, а невысокая хрупкая фигурка молодой женщины. Она держала в руках масляную лампу, и мягкий свет казался слишком резким и ярким для моих привыкших к темноте глаз. Сквозь слезы я различила дорогое традиционное платье, расшитое цветами. Голову женщины покрывал шелковый платок. Ее смутно знакомое лицо выглядело серым и угрюмым. Она будто бы недоедала или болела.

Воровато оглянувшись, женщина проскользнула в темницу и протянула мне лепешку и бурдюк с водой.

– Отравлено? – прохрипела я и откашлялась. За время, проведенное в сыром подвале, голос сел.

– Нет, что ты! – воскликнула незнакомка, но тут же понизила голос, со страхом покосившись на дверь. – У меня мало времени. Солдаты скоро закончат ужинать и вернутся на свои места.

– Кто ты? – спросила я, смутно догадываясь, какой услышу ответ.

– Меня зовут Фарида. Я – жена Айдана.

– Что тебе от меня нужно?

Не дожидаясь ответа, я впилась зубами в лепешку и с удовольствием прожевала. Ничего вкуснее мне пробовать еще не приходилось!

– Я хотела встретиться с тобой. Помню тебя еще девчонкой, но в те годы мы были дружны с Арланом, и я никогда не обращала на тебя внимания. Кто бы мог подумать, что все повернется вот так. – Фарида повела рукой, показывая, что «вот так» – это наш разговор в темнице ее мужа.

– Не могла и представить, что твоего друга сожжет его сестра?

– Арлан сошел с ума. Айдан рассказал мне, что он убил свою жену и чуть не убил вас. Я не виню тебя в смерти Арлана, хоть и грущу о нем.

– Тогда зачем ты явилась, если не за местью? – осведомилась я с набитым ртом. Меня мало интересовали речи Фариды, гораздо привлекательнее были лепешка и вода.

– Хотела посмотреть на ту, что свела моего мужа с ума.

Я закашлялась и выдавила:

– Твой муж и без того сумасшедший. Боюсь, я тут ни при чем.

– Он бредил тобой все это время, искал сам и приказывал искать солдатам, а когда узнал, что ты в Мирее, всю голову сломал, прикидывая, как выманить оттуда. Меня пугает его одержимость. За годы, что мы женаты, я слышала о тебе сотни и даже тысячи раз и потому так хотела увидеть своими глазами. – Я слушала Фариду и никак не могла взять в толк, о чем она говорит. – За четыре года мой муж ни разу ко мне не прикоснулся. После свадьбы я перестала существовать для Айдана, хотя он очень настойчиво просил у отца моей руки. Сначала я думала, что всему виной его больные чувства к тебе и даже ревновала, но потом поняла, что дело в соперничестве с братом. Арлан был влюблен в меня, но оказался слишком нерешителен, чтобы признаться. А я… я женщина. Мне не пристало признаваться в чувствах первой.

– С чего ты вообще взяла, что у Айдана есть какие-то чувства ко мне? Мы брат и сестра! – воскликнула я. – Такое слишком даже для него!

– Я вижу это. И приближенные к нему люди давно всё поняли. Его новая шлюха месяц ходила по дому с видом хозяйки, а я каждую ночь слышала ее стоны и даже крики из спальни мужа. Но с тех пор, как ты попала сюда, он больше не зовет ее. Вместо этого Айдан крушит свою комнату и что-то бормочет об украденной жизни. Я боюсь его, и остальные тоже боятся. Он лишился разума.

– И зачем ты пришла ко мне?

– Айдан болен, и теперь я вижу это, как никогда, ясно. Мне бы очень