Входная дверь открылась и захлопнулась. Элизабет торопливо осушила слезы и обернулась, силясь улыбнуться Хэтти и Кэтрин.

В дверном проеме, покачиваясь, стоял Лукас. Элизабет вновь почувствовала, что задыхается от ужаса.

– Элизабет! – споткнувшись, он упал возле нее на колени. – О Боже, можешь ли ты простить меня? – Лицо его было искажено от горя. – Я, должно быть, сошел с ума. О моя дорогая, скажи, скажи мне, что ты прощаешь меня.

Он положил голову ей на колени и заплакал. Элизабет потрепала его красивые густые волосы.

– Шш… – зашептала она. – Шш… Все хорошо. Я понимаю.

Тело ее ныло от боли, а сердце разрывалось от сочувствия к Лукасу. Так сильно он страдал только однажды, когда она потеряла сына. Для него это так много значит. «Он страдает гораздо сильней, чем я», – сказала себе Элизабет.

Удары колокола напомнили ей, что из парка вот-вот вернутся Хэтти и Кэтрин.

– Пойдем, Лукас, – сказала она. – Я помогу тебе подняться по лестнице. Тебе лучше полежать в постели до ужина. Я побуду с тобой. Пойдем, милый. Кэтрин не должна видеть, что ее папа так расстроен.

Колокола церкви Святой Троицы торжественно звенели, когда Джо и Эмили Саймонсы появились в дверях. Гости, приглашенные на свадьбу, бросали вослед молодым лепестки роз, пока они шли к карете. Эмили запуталась в длинном шлейфе подвенечного платья, и Джо поддержал ее, обняв за талию.

– Спасибо, Джозеф, – с благодарностью сказала Эмили.

Симмонс помог жене войти в карету.

– Черт побери, золотко, – рассмеялся он. – Муж должен ведь на что-то годиться.

Период помолвки оказался для Симмонса весьма счастливым. Отец Эмили открыл будущему зятю вход в давно манивший его мир, и вызывающе жестокие манипуляции, которые происходили в нем, обостряли ум и заставляли кровь кипеть в жилах. Теперь он почувствовал себя хозяином собственной жизни, цели, которые он себе наметил, сделались достижимыми.

Помимо прочего, он научился относиться к Эмили с симпатией. Счастье не превратило ее в красавицу, но она стала менее робка, и с ней можно было беседовать. Ему не надоедало слушать ее мелодичный голос, даже когда она рассуждала о вещах, ему неинтересных.

Однако такое случалось редко. Эмили была умной молодой женщиной и старалась угодить мужу. Внимательно прислушиваясь к словам мужа, она поняла, что все его интересы в основном сосредоточены на бизнесе. Делами она не интересовалась, но могла разделить увлечение мужа музыкой. Один вечер в неделю он, вместе с семейством Эллиот, обязательно посещал Метрополитен Опера. В оперу он был влюблен. Эмили постаралась изучить все об операх, которые они слушали, даже о тех, которых не было в репертуаре Метрополитен. Она стала гидом для Джо. Когда они оставались вдвоем, она даже тихонько напевала знакомые арии; ее звонкий, непоставленный голос, заявлял Джо, не уступал голосам профессионалов, Эмили оценила комплимент и приняла его, хотя понимала, что Джо сильно преувеличивает. Она всем сердцем любила Джозефа, как она его называла. Он был принцем, который спас ее из заточения.

Джо распознал этот дар любви, который Эмили предлагала ему, и оценил как сокровище. Никто прежде не любил его так. Благодарный ей за это, он также старался сделать ее счастливой, что было нетрудно. Ее счастье, отражаясь в нем, заставляло и его почувствовать себя счастливым.

В особняке Эллиотов толпились гости, в гостиных яблоку негде было упасть. Молодоженам на следующее утро предстояло отправиться в свадебное путешествие по Европе – это был подарок тетушки Эмили, миссис Долтон. Когда они прибыли в люкс на Пятой авеню, где им предстояло провести брачную ночь, Джо тактично предложил разойтись по отдельным спальням.

– Я знаю, ты устала, Эмили. Я думаю, мы еще долго будем мужем и женой.

По растерянному выражению на лице новобрачной он понял, что ошибся. В эту ночь они спали мало. Несколько часов Джо держал Эмили в своих объятиях, прежде чем она окончательно перестала бояться, и затем брак был осуществлен. После этого он еще долго успокаивал ее, заверяя, что в дальнейшем любовь не будет связана с физической болью.

Вернувшись через полгода с континента, оба уже привыкли к состоянию супружества, и им было легко друг с другом. В Европе они пересмотрели все великие оперы. Эмили накупила нарядов, которых ей хватило бы до конца дней, а Джо понял, что его первоначальное неприятие жизни путешественника было неверным. Путешествовать не так уж и плохо, понял он, если неудобства поездки с тобой делит близкий тебе спутник.

Молодая чета Саймонсов вернулась в Нью-Йорк в октябре, лучшем месяце в году для этого города. В воздухе разливался бодрящий холод, пробуждающий жизнедеятельность и увеличивающий скорость жизненного водоворота.

– Я чувствую, – объявил Джо жене, – что мне хочется повсюду ходить, хочется заниматься делами. Я люблю этот город. Все здесь куда-то торопятся, спешат; мне это сродни.

Он кинулся в бурный поток Уолл-стрит с такой увлеченностью, что Эмили почти не видела его. Однако это мало ее беспокоило. Она наблюдала за строительством и отделкой их собственного дома, шато из известняка во французском стиле, который должен был находиться на Пятой авеню напротив недавно заложенного Центрального парка. Строительство было грандиозной затеей, но Эмили не робела. Внимание Джо в течение полугода придало ей уверенности в себе. Она разговаривала с архитекторами, торговцами антиквариатом, садовниками с жесткой властностью, которая отличала ее отца. К маю дом был закончен, вплоть до трубы из золотых пластин в выложенной зеленым мрамором ванной. О доме говорил весь Нью-Йорк; обеду с танцами, которым ознаменовалось новоселье, были посвящены огромные отчеты в газете «Метрополитен».

Джо принимал комплименты с искренним восторгом. Хотя он и подчеркивал, что все полномочия были предоставлены Эмили, нельзя было не почувствовать удовлетворения деловым успехом, благодаря которому и стали возможны такие траты. Его имя уже сделалось известным в деловых кругах.

И это имя было – Симмонс. Эмили он объяснил, что это ради удобства произношения. Людям легче читать слово, если его произношение совпадает с написанием. Эмили согласилась с ним не задумываясь; она соглашалась со всем, что бы муж ни сказал и ни сделал.

Но на самом деле он не задумывался об удобствах других, Джо Симмонс было его настоящим именем. Сейчас он стал самим собой, и это только способствовало успеху. Он не нуждался теперь ни в каких ухищрениях вроде вымышленного аристократизма. Если в толпе мелькала рыжеволосая девушка, его сердце болезненно сжималось, но он научился жить с этой болью. К тому же Джо был слишком занят, чтобы предаваться сожалениям. Чарлстон остался далеко позади. И все, что связано с ним, тоже. Ему хотелось так верить. Прошлое с каждым днем становилось все туманней.

– Какого черта твой брат посылает половину жалкой прибыли этому заморышу, этому белому отребью Симмонсу? – Лукас захлопнул дверцу шкафа, из которого только что достал пиджак, и сунул руку в рукав.