– Может, это не она?

– Она!

– Какая должность хоть у этой Полины… у Вики? Кто она в правительстве?

– Сидит она неплохо. У нее ранг заместителя министра. А еще она – зампред в каких-то комиссиях, в комитетах и прочее, там сам черт ноги сломает, столько демократы понасоздавали всего.

– Не любишь ты демократов, – Белозерцев замутненными покрасневшими глазами зло глянул на Зверева – что-то в нем прорезалось, отвлекло от боли, заняло его мысли. Может, новая боль, более сильная?

– Не люблю, – не стал отрицать Зверев, – поскольку сам я не демократ. – Поднялся с кресла, поглядел на дверь, словно ожидая, когда там появится Оля с подносом. – Мне пора. И не глупи, Вава, возьми себя в руки, будь мужчиной, а не только… предпринимателем, что умеет лишь отбирать последний рубль у старух и носить роскошные брюки, – он усмехнулся.

Белозерцев усмешки не заметил. Он многого сейчас не замечал.

– Ладно, учитель… – пробормотал он в ответ едва внятно. – И чего это ты меня так не любишь?

– Наоборот. Люблю. Если бы не любил – не говорил бы этих слов. А видеозапись ты мне все-таки дай.

– Возьми, – Белозерцев придвинул Звереву видеокассету в дешевой яркой обложке, – это оригинал. Оля мне с него перегнала копию.

Третий снимок Зверев не стал показывать Белозерцеву, это было ни к чему.

21 сентября, четверг, 14 час. 20 мин.

Полина Евгеньевна, сидя у себя в кабинете, размышляла о своей судьбе. Ей многое удалось, она хороша собой, она молода, она сделала карьеру, хотя никогда не стремилась к ней, но помог случай. Вначале в августе девяносто первого года, потом в октябре девяносто третьего. В августе она целый день провела в коридорах Белого дома, совершенно не думая о противостоянии, что образовалось на московских улицах, – познакомилась с людьми, которые уже через полгода взлетели настолько высоко, что оказались видны со всех точек России.

Хоть и не была она солдатом и к оружию никогда не тянулась, автомат ей тогда выдали. Стрелять, слава богу, не пришлось. Автомат назад не потребовали, и Полина привезла его домой – штука железная, корма не просит, не гниет – может пригодиться. С этого автомата впоследствии, собственно, все и началось…

Затем был октябрь девяносто третьего. Полина уже находилась при портфеле, при машине и при шофере, при шефе – вице-премьере правительства, – помогли коридорные связи Белого дома с людьми, чьи лица не сходили с экранов телевизоров, помогли несколько любовных интриг, две из которых Полина продолжала до сих пор и иногда очень потешалась, видя, как на заседаниях правительства эти люди садятся рядом и очень мило беседуют друг с другом, совершенно не зная, что их объединяет общая постель в ее квартире – словом, к тому злополучному октябрю все у нее складывалось как нельзя лучше. Но она оказалась на распутье – надо было выбирать. Кто окажется сильнее: Ельцин или Хасбулатов, не знал ни один человек в мире, и никто, ни одна ясновидящая бабка не могла предсказать события – как они развернутся, кто возьмет верх?

Она вновь не ошиблась – сделала правильный выбор, пошла за Ельциным. И поднялась еще на пару ступенек. Хоть и дешевы были бутерброды с семгой в тех буфетах, в которых она кормилась, хоть и получала она кроме зарплаты, за которую расписывалась в официальной ведомости, еще и конверт, о содержимом которого знали только она да человек, который вручал ей этот конверт, а денег у нее было мало. Ей нужны были деньги, много денег. И желательно – в долларах.

Вот тогда ей в голову и пришла нужная мысль – автомат, на который она случайно наткнулась в квартире, подсказал.

С тех пор материальное положение Полины Евгеньевны Остаповой значительно улучшилось. Она купила себе три квартиры, часть денег вложила в драгоценности и тряпки, остальное перебросила за границу. У нее были свои счета в Германии, в США и в Египте. Но этого было мало, неплохо бы иметь еще – в Швейцарии и в Австрии, в Австралии и в Марокко – странах, которые Полина любила. Она была вещью в себе, о ней мало кто что знал, ее изображение не возникало на экранах телевизоров, голос не звучал по радио, а статьи, время от времени появляющиеся в газетах, ни о чем не говорили – тот же Белозерцев знал ее как Сергееву, а она подписывалась своей настоящей фамилией – Остапова.

Операция с Белозерцевым была самая крупная из тех, которые когда-либо проводило ее «товарищество с ограниченной ответственностью», и самая, похоже, трудная. Не потому, что товарищество теряло людей – людей оно потеряло уже много, это считалось обычным делом, поскольку всякие деньги, а доллары особенно, требуют жертв, – а потому, что с самого начала пошла наперекос – ну словно бы патрон заклинило в стволе, как сказал ее шеф… В чем было дело, Полина Евгеньевна не знала. И не могла понять.

Может быть, ее близкие отношения с Белозерцевым, нечто такое, что оставляет след в душе и потом мешает действовать, связывает руки, а порой и вообще вызывает слезы, – это вряд ли. Белозерцев не из тех людей, которые способны оставить след, отметину на сердце – ожиревший, туповатый, не всегда щедрый. А вся эта комедия в «Пекине» со сватовством, вызывающая невольное свербение в зубах и смех. Единственное, что хорошо, – кольцо достойное подарил, не стал жмотничать. Но этого мало, мало, мало! Надо, чтобы к ней перешли все деньги этого человека, а дальше… дальше пусть он трескает гречневую кашу со своей Матреной Дормидонтовной, радуется голубому московскому небу и дышит бензиновым взваром центра – это поможет ему в будущем подняться на ноги.

Она посмотрела на часы, потом раскрыла лежащий на столе красочный буклет, наполовину забитый рекламой, вторую половину занимало расписание самолетов. Вечером уходили самолеты в Париж, во Франкфурт, в Лиссабон, в Мадрид – на любом из них она могла улететь.

Виза в ее паспорте имелась: несколько дней назад она получила шенгенскую во французском посольстве, этой французской визы было достаточно, чтобы въехать в любую из крупных стран Европы – Полина могла уже сегодня ужинать в ресторане где-нибудь на Елисейских Полях… Но это – позже. Пока надо было получить деньги.

Поскольку паспорт у нее был дипломатический, она не боялась таможни – багаж человека с таким паспортом не досматривается ни в одной стране, – сумки с деньгами спокойно вместятся в чемодан, – и та, что получена от Белозерцева утром, и та, что еще будет получена.

Ясно пока одно: раз Белозерцев собрал все деньги, все «зеленые», то все их и надо забирать во второй заход, и никаких третьих заходов не делать. Костика же нужно вернуть. Ей неожиданно захотелось посмотреть, как он выглядит, Костик Белозерцев – маленький человечек, который мог бы стать ее приемным сыном.

Пленку, которую смонтировали и передали Белозерцеву, она не видела, монтаж сделали без нее – и слава богу, что не видела – расстройства будет меньше. Она довольно жестко выдавила из себя мысль о Костике – ко всем шутам разные дамские слабости!

Та-ак, теперь надо продумать технологию получения второго куша. И возвращения Костика в объятия родного папашки – сыну Белозерцева она зла не желала. И улететь на неделю, максимум, на десять дней, в Париж и оттуда поглядеть: не останется ли след от этого похищения?