Имя и книги Цвейга любили в Советской России, чего, к сожалению, нельзя сказать о его пьесах. Несмотря на то что ведущие театры Европы и Америки каждый год ставили спектакли по его произведениям, на сценах советских театров пьесам Цвейга отведут минимальное место. Нашумевшая на Западе пьеса «Вольпоне» в СССР была поставлена в марте 1929 года ленинградским театром «Комедия», чуть позже Театром-студией Ю. А. Завадского («Мое!»), а в 1934 году на сцене Белорусского государственного еврейского театра на идише – вот и всё. Пьесу «Qui-pro-quo» (комедия «Любовь по случаю»), написанную Цвейгом совместно с австрийским писателем Александром Лернет-Холениа, режиссер В. В. Шимановский поставил в декабре 1928 года в том же ленинградском театре «Комедия». Но по большому счету эти и другие постановки пьес Цвейга в СССР прошли незаметно для широкой публики – чего нельзя сказать о новеллах, легендах, романизированных биографиях, публицистике.

Вы, скорее всего, сильно удивитесь, но по числу изданий отдельных сборников и собраний сочинений, вышедших в СССР, Цвейг опережал (не исключено, что опережает и в настоящее время) Хемингуэя и Ремарка. Похожая картина наблюдалась и в других европейских странах. А в 1953 году, по данным ЮНЕСКО, Цвейг – внимание! – был и вовсе признан самым читаемым и переводимым автором в мире! Думаю, от такого громогласного заявления скромный австрийский писатель испытал бы только чувство смущения. Он никогда не гнался за успехом, позволяя тому сделать взвешенный выбор объекта и лишь затем настигнуть виновника всемирного торжества.

В Европе

Большинство людей косо поглядывали на нас не потому, что мы были немцами, а потому, что мы покинули Германию. Такое не совершают, по мнению большинства людей. Приличный человек не покидает своего отечества, независимо от того, кто там правит. Кто противопоставляет себя законной власти, становится подозрительным, бузотером, если и вовсе не бунтовщиком. А разве Гитлер не представлял законную власть? Представлял, по мнению этого большинства.

Клаус Манн. На повороте

«Надеюсь, смогу через несколько дней уехать на Женевское озеро, в прекрасный рабочий уголок: я возненавидел мою комнату, доверху забитую мертвыми письмами и корешками книг, меня мутит от ежедневной почты, и я хочу попытаться обрести где-нибудь вновь самого себя. Весной, может быть, снова поеду в Россию, но тогда уже – на Волгу, на Кавказ, в Грузию. Надо бы на какое-то время отъехать от Европы, освежить взгляд», – писал Цвейг Роллану 5 декабря 1928 года.

Надолго «освежить взгляд» вдали от дома и Европы, как всегда, не получится. В ноябре был намечен визит в Париж, где в те дни проходила французская премьера пьесы «Вольпоне». Пришлось вставать под ослепительные софиты и принимать аплодисменты, подписывать книги и отвешивать поклоны, снова и снова смущаясь собственной популярности и успеху. Накануне Рождества он попытался обрести покой в швейцарском городке Монтрё для встречи с Ролланом и работы над жизнеописанием Фуше. По пути через Цюрих он пару дней гостил у Альфреда и Стефани Душак, а на обратном пути в Базеле имел продолжительную беседу с бизнесменом Карлом Хагенбахом (Karl Geigy-Hagenbach, 1866–1949). Вот уже три года, как они обменивались письмами и обсуждали новости исключительно из мира аукционов, хвастаясь друг перед другом новыми приобретениями. Цвейга поражала коллекция Хагенбаха, в которой имелись рукописи Савонаролы, Ричарда III, Галилея, Рене Декарта, Даниеля Дефо, подлинники рукописей Достоевского и Генделя, Леонардо да Винчи и Микеланджело, Рембрандта и Альбрехта Дюрера. В 1936 году для журнала «Philobiblion» Цвейг даже написал статью «Карл Гейги-Хагенбах и его коллекция».

Задолго до поездки в Москву он начнет собирать материал о Французской революции и воспоминания о заточении и казни Марии-Антуанетты, о египетских походах Наполеона и режиме Директории. Изучит дневники супруги наполеоновского генерала Жюно Лоры Жюно, герцогини д’Абрантес, автора грандиозных мемуаров «Записки герцогини Абрантес» в 18 томах. Все эти документы, мемуары, протоколы, письма, книги, газеты, памфлеты Цвейг читал не только с целью написания биографии антигероя Фуше, популярной даже среди нацистов книги о человеке, «победившем в психологическом поединке таких людей, как Наполеон и Робеспьер», но и для работы над двумя пьесами. Одной, так и незавершенной, была драма «Adam Lux» (при жизни писателя в печати появится только пролог, а после смерти в бумагах обнаружат девять разных набросков пьесы). Это история о реально жившем в Париже стороннике Республики по имени Адам Люкс, уроженце немецкого города Майнца, жизнь которого, как и тысяч других несчастных, закончилась под ножом гильотины. Вторая – трагикомедия в трех действиях и девяти сценах «Агнец бедняка» («Das Lamm der Armen»), реальная история французского лейтенанта Жана-Ноэля Фуре, в супругу которого Полину в Каире влюбился сам император и, дабы избавить красавицу от мужа и предаться с ней любовным утехам, приказал отправить офицера во Францию. Таким образом, супружеский союз счастливых людей был бессердечно «раздавлен колесами машины власти». В качестве названия он возьмет цитату из Евангелия от Иоанна, основанную на словах Иоанна Крестителя (Ин.1:29), назвавшего приближающегося к нему Христа агнцем, «Который берет на Себя грех мира».

Из письма Ромену Роллану 28 мая 1929 года: «Моя пьеса “Агнец бедняка” закончена. Она стала очень жесткой, очень горькой, и большого успеха ожидать не приходится, но это все равно; примет ли ее театр или не примет – в счет идет только радость писать и делать свое. Осенью закончу и “Фуше” – книгу против политики без убеждений и идей, то есть против сегодняшней европейской».

Работа над трагикомедией давала ему пищу для ума, страстное возбуждение и вдохновение при написании портрета старого циника, гения закулисных политических интриг, предателя и знатока ветров дипломатической «кухни» Жозефа Фуше: «С некоторым трудом представляешь себе, что тот же самый человек, с той же кожей и с теми же волосами, был в 1790 году учителем монастырской школы, а в 1792 году уже реквизировал церковное имущество; в 1793 году был коммунистом, а пять лет спустя стал миллионером и через десять лет герцогом Отрантским. Но чем смелее становился он в своих превращениях, тем интереснее был для меня характер, или, вернее, бесхарактерность, этого самого совершенного макиавеллиста нового времени, тем больше увлекала меня вся его скрытая на заднем плане и окутанная тайной политическая жизнь, все более своеобразным, даже демоническим являлся мне его образ. Так совершенно неожиданно для себя, побуждаемый радостью чисто психологических исследований, взялся я писать историю Жозефа Фуше, надеясь этим сделать вклад в еще не существующую и в то же время совершенно необходимую биологию дипломатов, этой еще почти не исследованной опаснейшей духовной расы современности»{381}.

Блистательно написанный им единственный в ряду жизнеописаний «портрет политического деятеля» (Цвейг был совершенно аполитичен, Фуше в этом смысле стал исключением) был напечатан у Киппенберга тиражом 10 тысяч экземпляров: «Я срочно написал ему, убеждая не печатать так много. Фуше фигура малоприятная, в книге нет ни одного любовного эпизода, такой книгой невозможно привлечь широкий