Цвейг укажет в послесловии и непременно лишний раз уточнит формулу, которой всегда следовал для достижения наибольшего успеха и наилучшего результата: «Лучше меньше материала, но подлинного, нежели больше, но сомнительного – вот основной психологический закон, принятый при отборе писем для использования в этой книге».

Неудивительно, что к Рождеству 1932 года «Мария-Антуанетта» стала самым продаваемым романом на немецком языке. Первые 50 тысяч экземпляров в считаные недели были раскуплены в Лейпциге и Берлине. В следующем, 1933 году вышли повторный тираж на немецком языке и первые издания на английском, французском, итальянском, датском языках. В год смерти Цвейга роман впервые переведут на испанский язык, в 1946-м – на шведский, в 1950 году – на греческий и японский. На русском языке первое издание «Марии-Антуанетты» выйдет в сокращенном варианте в 1933 году в Риге в издательстве «Культурная жизнь». Первое полное издание романа на русском появится только в 1989 году, в переводе Льва Матвеевича Миримова специально для издательства «Мысль».

Будущий триумф именно этой книги Цвейга безошибочно предвидел Фрейд, первым получивший подписанный экземпляр и ответивший автору письмом от 20 октября 1932 года: «Дорогой господин доктор! Благодаря вашей щедрости я прочел теперь почти все ваши книги, описания людей и судеб, и испытываю искушение заметить, что ничто из них не показалось мне столь убедительным, по-человечески захватывающим, вероятно столь адекватным той трудноосязаемой и все же незаменимой исторической истине, как эта последняя книга о неблагой, как вы выражаетесь, мелкомасштабной и сильно обиженной судьбой Марии-Антуанетте. И совершенно зрелый, освобожденный от известной патетической чрезмерности язык, и ограничение описания простым и необходимейшим выдают мастера».

Сам виновник торжества в свою очередь поделился вестью об окончании работы над романом с тем, чье имя было так созвучно определению и слову «роман» – с Роменом Ролланом. 1 сентября 1932 года друг узнает, что «книга моя закончена. Она стала пугающе толстой, 600 страниц, хотя там нет ни анекдотов, ни болтовни; но какое удовольствие было наблюдать за тем, как этот слабый характер становится сильным. Рожденному сильным слишком легко быть мужественным, но все величие человека состоит в том, чтобы становиться выше и лучше, чем был. Очень хочется узнать Ваше впечатление. Знаю, что у Вас много работы. Но, может быть, Вас все же заинтересует это письмо фрау Джермани. Оно глубоко меня тронуло. Пока не знаю, что предприму. Есть мысль написать непосредственно Муссолини. Он очень спесив, и, возможно, если обратиться к нему лично, он согласится скорее, чем если действовать публично. Я пока еще не решил, но если я это сделаю, то до этого покажу письмо Вам. Вы, конечно, понимаете, что с моей стороны это была бы жертва, ибо в тысячу раз охотнее я атаковал бы его публично. Но страдания женщины стоят больше, чем моя гордость и мои удобства, не правда ли?»

Из письма, написанного испуганной женщиной по имени Эльза, Цвейг узнал о том, что ее муж Джузеппе Джермани, когда-то получивший поддержку от лидера социалистов Джакомо Маттеотти, остался верен политику до конца и после убийства Маттеотти фашистами стал одним из тех, кто пронес по улицам Рима гроб с его телом – за что получил анонимные угрозы, вынудившие его покинуть Италию. Но судьба семьи Маттеотти не давала Джузеппе покоя и за границей: помня своего благодетеля, он предпринял попытку нелегально переправить детей покойного за пределы страны. Попытка не удалась, Джермани был арестован. Прокурор, дабы как можно пуще назначить наказание, провел доктора по процессу, связанному с заранее спланированным вооруженным покушением на Муссолини. Заслуженный врач Джузеппе Джермани, получивший в Первую мировую высшие военные награды, был приговорен к десяти годам тюрьмы строгого режима. Женщина просила, умоляла помочь ей объединить для публичного протеста видных писателей Европы.

Пытаться устраивать публичный протест Цвейг отсоветовал сразу, пояснив свои опасения тем аргументом, что любая форма протеста «ухудшит положение мужа: никогда Муссолини не пожелает, а если даже и пожелает, то не сможет смягчить наказание, если ему попытаются навязать его извне». Все, что он смог тогда пообещать Эльзе, так это самому поехать в Италию и постараться уговорить «добрых друзей во влиятельных кругах» нелегально помочь невиновному человеку. В Италии, разумеется, ему никто не помог, Муссолини боялись как огня даже при произнесении его «священного» имени. После чего писатель решил напрямую обратиться к дуче, прекрасно зная, что лидер Национальной фашистской партии Италии был давним поклонником его творчества. На этот единственный шанс он и сделал ставку.

Из письма Роллану от 18 декабря 1932 года: «Я тут много занимался делом доктора Джермани. Отчаяние его жены глубоко тронуло меня. Я сделал все, что было в моих силах. Испробовал самые разные возможности помочь ей. Все боятся и отшатываются! Наконец, только Вы можете понять, чего мне стоило это предприятие, – я написал письмо непосредственно Муссолини; надеюсь, достойно и не коленопреклоненно. Совесть моя чиста. Я взялся за дело Джермани как за свое из сострадания к его жене и пошел прямо к цели, обратившись к единственному человеку, который может ему помочь. А будут ли там запрещать мои книги или здесь величать трусом за то, что я писал Муссолини, мне все равно».

О содержании его обращения к дуче мы можем догадываться лишь по мемуарам Цвейга, где в некоторых подробностях он прольет свет истины на эту малоизвестную историю: «Не хочется начинать с лести, или утверждать, будто мне неизвестен поступок доктора и мера его вины. Но я познакомился с его женой, которая, несомненно, ни в чем не виновата, а на нее тоже падет вся тяжесть наказания, если ее муж проведет эти годы в тюрьме. Ни в коем случае не хочу оспаривать приговор, но смею думать, что это спасло бы жизнь женщины, если бы ее мужа вместо тюрьмы поместили на одном из островов для заключенных, где женам и детям разрешено жить вместе с сосланными. Это письмо, адресованное его превосходительству Бенито Муссолини, я бросил в обыкновенный зальцбургский почтовый ящик. Через четыре дня итальянское посольство в Вене известило меня, что его превосходительство просит поблагодарить меня и сообщить, что мое пожелание он учтет и уже предусмотрел сокращение срока наказания. Одновременно из Италии пришла телеграмма, подтверждавшая перевод, о котором просили. Одним росчерком пера Муссолини самолично исполнил мою просьбу, и в самом деле, осужденный вскоре вообще был помилован. Ни одно письмо в моей жизни не доставило мне столько радости и удовлетворения, и если говорить о литературном успехе, то об этом я думаю с особой благодарностью»{386}.

Через несколько дней Муссолини приказал отправить заключенного доктора в тюрьму на один из островов Южной Италии, где врачу уже дозволялось видеть жену и сына. Пройдет еще два с половиной года,