Дан сделал знак своим сидеть в проходе, а сам подкрался к выходу из штрека и быстро выглянул. То, что он увидел, ему совсем не понравилось. И не только по причине, которую озвучил неизвестный человек. Ему вообще очень не понравилось то, что он увидел…

Посреди коридора застыл механизм. А в том, что перед ним стоял именно механизм, не было никаких сомнений.

Продолговатое тело, напоминающее металлическое яйцо, покоилось на четырёх конечностях, постоянно ловящих равновесие. Из тела торчали две механических руки. Каждая рука была снабжена пятипалой кистью. Одна из них была направлена на проход, где укрылись касадоры. Часть поверхности руки – от условного запястья до локтя – была приподнята, а из-под плоской обшивки хищно смотрели наружу пять чёрных стволов, явно объединённых в одну систему.

Вторая рука была отведена чуть в сторону. Пальцы на ней обхватили шею девушки со светлыми волосами, стянутыми в тяжёлую косу. Пелла практически висела в воздухе. Ей и так было плохо, а тут ещё и доступ воздуха оказался ограничен. Она хваталась руками за металлическую кисть, и вытягивала ступни вниз, стараясь хоть иногда касаться пола – чтобы можно было вдохнуть.

За механизмом угадывались четыре повозки с запряжёнными в них воллами. Одна из них выглядела пустой, а три остальных были наполнены какими-то контейнерами, прикрытыми тканью. За повозками прятались несколько человек. Пузатый метен в странной одежде, Ульрих Томази и несколько дельтианцев.

– Ну что, посмотрели? – крикнул пузатый метен, а Дан снова спрятался в проход, потому что рука механизма с пушкой дёрнулась в его сторону. – Да, Дукас мне сказал: посмотрели! Нравится вам увиденное? Так и знайте: будете стрелять – девчонка умрёт!

– Что будем делать? – спросил Иоганн.

– Что дальше в проходе? – ответил Дан вопросом на вопрос.

– Тупик там, – отчитался Мигель. – Ярдов на пятьдесят тут коридор тянется.

– Ищите укрытия! – приказал Дан. – Чтобы по вам попасть эта штука не могла. Это она там стреляет!

– Что это вообще такое? – повторил Вильям свой давешний вопрос.

– Какой-то механизм… – Дан пожал плечами и предупреждающе поднял руку.

Из коридора доносились тяжёлые металлические шаги.

– В укрытие! – повторил Дан, первым кидаясь к подмеченной нише.

Через пару десятков секунд прямо в проходе появился механизм. Одной рукой он продолжал целиться, а другой всё ещё держал на весу Пеллу.

– Я сейчас прикажу Дукасу поставить девочку на землю. Мы уходим, метены, и хотели бы, чтобы вы по нам не стреляли. И, пожалуй, отдавая дань уважения вашему упорству, я дам вам шанс! – заявил голос пузатого метена. – Если сможете не шевелиться два часа, то Дукас не будет стрелять. А потом уйдёт. А вы заберёте девчонку… И тоже можете быть свободны. Только не лезьте к Дукасу близко, когда будете уходить! Как вам такое предложение?

– Мы согласны! – ответил Дан.

– Отлично! Дукас, put the hostage in front of you. Shoot at everything that moves. In two hours, completely blast the tunnel with explosives. And then catch up with us[8].

– Thetask is accepted![9] – ответил механизм скрипучим голосом.

– Девочка, помнишь? Шевелиться нельзя! – ехидно напомнил пузатый метен Пелле, когда рука механизма вытянулась вперёд и опустила заложницу на пол.

Пелла всё прекрасно поняла. Но плохо ей было так, что она знала наверняка – не выстоять ей два часа. И от этого из глаз полились слёзы. Освобождение было так близко… Пузатый метен тоже понимал, что долго она не простоит. Впрочем, задание своему механизму он тоже дал такое, что несколько расходилось с его договорённостями с касадорами…

Мэйсон Нэш не особо опасался, что его кто-то здесь поймёт. Он давно определил, что на Эрфе не появилось той версии английского языка, которой владел он сам. Имена – были. Отдельные слова и корни – имелись. Но поскольку здесь не было Англии, завоёванной саксами, датчанами и норвежцами, то и язык слишком сильно отличался от того, что использовал он.

К тому же, он был американцем, и то, как он «жевал» слова, не каждый нормальный британец на Земле мог понять. Всё это в сочетании с терминами, которые так и не появились на Эрфе, гарантировало Мэйсону Нэшу, что никто не поймёт сказанного им.

– Пелла, успокойся, смотри вперёд и стой! – послышался голос Дана. – Знаю, что тяжело. Просто стой!

– Хорошо, – одними губами ответила девушка.

Механизм расположился в проходе. Он опустил яйцо-тело на землю, поджав механические ноги – и застыл как изваяние. За его спиной, скрипя бортами и колёсами, проехали повозки. Люди, несмотря на обещание касадоров, что те не будут стрелять, на всякий случай укрывались за их бортами – мало ли какими психами могли оказаться нападавшие.

Впрочем, Дан и его друзья всё равно особо стрелять не могли. Яркий белый свет очень неплохо справлялся с задачей по их ослеплению. И хотя действие специи, которая отвечала за возможность видеть в темноте, заканчивалось, зрачки крайне медленно возвращались к исходному размеру. Смотреть на свет было ещё больно.

Вскоре скрип повозок скрылся вдалеке. Небольшой караван с грузами покинул шахты. Пелла держалась, как могла, но силы её были на пределе. Голод, жажда, ушибы, сотрясение, потеря крови – это не то, что способствует возможности стоять неподвижно. В глазах у неё темнело, и девушка уже понимала, что скоро потеряет сознание.

– Я больше не могу! – прошептала она. – В глазах темнеет…

И шёпот этот отлично услышали Дан и его друзья.

Конечно, тут очень удобно было бы вставить интерлюдию, которая давно планировалась. Это очень важная интерлюдия: она раскрывает некоторые подробности того, что происходит далеко-далеко от Марчелики, но окажет на неё непосредственное влияние. Она очень нужна! И разве же не прекрасно поиздеваться над читателями, заставляя их мучиться неопределённостью в судьбе героев?

Любопытный читатель может возмущённо спросить: «А откуда взялся этот нецензурное вычеркнуть гениальный ход в земной литературе?». Автору кажется, что он перекочевал из зрелищных блокбастеров. Это там, в голливудских картинах, принято под пафосную музыку в самый напряжённый момент переключить картинку на других персонажей, заставляя зрителя нервно доесть весь большой поп-корн – и оставляя ещё пять минут на то, чтобы тот успел сбегать за новой порцией.

Но когда автор – не только автор, а временами ещё и читатель, он почти со стопроцентной гарантией ругается на тех глубокоуважаемых коллег, которые используют такой «запретный» приём в своих книгах. А, кроме того, спешно пролистывает интерлюдию, читает дальше сюжет – и только потом возвращается к тому, что пропустил. Поэтому и сам, пожалуй, не будет злоупотреблять подобным в своих книгах… Это жестоко!