похож на других моих героев по складу. И тут ничего не поделаешь. Писателя привлекают люди определенного типа, и он о них пишет. Когда читаешь книги писателя, это ясно видно, и ничего он с этим поделать не может, это данность, это определенного типа запахи, идеи, чувства, которые влекут писателя.

Николай, выбор между кино и литературой определился? Или вы до сих пор находитесь между двумя этими областями?

Я всегда занимался и тем и тем и хочу продолжать это, потому что у меня большой интерес и к кино, и к литературе. Проблема в том, чтобы найти время на оба занятия. И сочинение романов, и писание сценариев — это довольно сложные в техническом исполнении и требующие много времени проекты, поэтому у меня зачастую просто не хватает физически времени на обе области. И я понимаю, что, если я уйду в какие-то большие романные проекты, мне придется перестроить свои отношения с кино и, может быть, работать консультантом, драматургом или как-то еще. Но я хочу всегда оставаться одной ногой в кино, потому что чувствую: это мое призвание.

Вам хорошо сейчас живется в Осло и вы не тоскуете по Лондону, или Нью-Йорку, или Лос-Анджелесу?

Я хорошо чувствую себя в Осло. Я приучился жить здесь. Жить в Норвегии — это ведь некоторым образом вопрос привычки. Конечно, когда приезжаешь в маленький Осло через пять лет жизни в большом Лондоне, то ощущаешь огромную разницу. Но Норвегия — хорошая страна для жизни, для семьи, для детей, здесь все компактно, культивируется свой круг. Но, конечно, если бы я должен был жить в Норвегии безвыездно, для меня это было бы кошмаром. А так я много путешествую и чувствую, что сохраняю связи с большим миром. То, что можно уезжать из Норвегии и возвращаться в нее, кажется мне большим преимуществом.

Почти во всех рецензиях на «Каталог Латура» присутствует сравнение с «Парфюмером» Зюскинда. Как вы к этому относитесь?

Прочитав «Парфюмера», я понял, что книга мне нравится, но что я хочу написать книгу получше. Не знаю, стал ли мой роман хуже или лучше, и это для меня не важно. Безусловно, внешне у наших книг много общего. Они объединены эпохой, в которой разворачивается действие. Она вообще привлекает писателей. Например уже после моего романа вышла книга английского писателя Эндрю Миллера, тоже о человеке, не чувствующем боли и живущем в ту же эпоху. Которая сама по себе задает некоторые рамки и у которой есть некоторые черты, привлекающие внимание писателей. И это рождает некоторые черты сходства в их романах. Но так всегда было в истории литературы. Бывают какие-то школы, темы, тенденции, которые объединяют писателей. К тому же сам стиль плутовского романа, стиль французских писателей, Дидро, Сада, других, оказывает влияние на всякого, кто погружается в эту эпоху, и все это приводит к тому, что книги на выходе невольно оказываются в чем-то похожими. И по-моему, это совершенно нормально.

Кому из писателей, классиков или современников, вы по-хорошему завидуете? То есть думаете, что хорошо бы писать так, как он? Если они есть, конечно.

Я уже называл Достоевского, я его большой поклонник. Его технику полифонии и особенно умение так глубоко проникнуть в душу человека, энергетику его текстов я считаю совершенно фантастическими. Ну и всегда есть писатели определенного типа, которыми ты восхищаешься. Например Борхес или Кортасар. Их магическая метареальность и отточенная ясность — это высший класс, это то, чем ты как читатель восхищаешься и что все время читаешь. Но с коллегами-современниками ты делаешь примерно одно и то же, находишься в одном пространстве, и с этой точки зрения восхищаться умершими писателями, конечно, легче. Хотя, например есть Берроуз. Визионер и мастер слова. Его последний роман восхищает, в нем есть и выверенная драматургия, сгущение сюжета, и прекрасный язык. И это довольно редкое сочетание для современной литературы, обыкновенно встречаешь что-то одно, мало кому удается сочетать точное владение словом с умением работать с сюжетом. Обычно или человек словесный фетишист, или уж он пишет триллеры. Хотя умение сочетать обе эти важные вещи необходимо для хорошей литературы.

Перевод Ольги Дробот

Джоан! Харрис (Joanne Harris)

Английская писательница.

Родилась в 1964 г. в городке Барнсли (Йоркшир). Училась в Уэйкфилдской школе для девочек, затем в колледже в Барнсли, изучала современные и средневековые языки в колледже святой Катарины в Кембридже. Работала продавцом, затем 15 лет преподавала французский язык в школе для мальчиков в Лидсе, вела курс французской литературы в университете Шеффилда. Играет на бас-гитаре в группе, которую организовала в 16 лет, изучает древнеисландский язык.

Книги: «Злое семя» (The Evil Seed 1989), «Спи, бледная сестра» (Sleep Pale Sister, 1993), «Шоколад» (Chocolat 1999), «Ежевичное вино» (Blackberry Wine, 2000), «Пять четвертинок апельсина» (Five Quarters of the Orange, 2001), «Поваренная книга французской кухни» (The French Kitchen, A Cook Book 2002), «Остров на краю света» (Coastlinen 2002), «Блаженные шуты» (Holy Fools 2003), «Jigs & Reels» (2004), «Джентльмены и игроки» (Gentlemen & Players 2005), «Французский рынок» (The French Market 2005), «Леденцовые туфельки» (The Lollipop Shoes 2007), «Рунические письмена» (Runemarks 2007), «The Girl with No Shadow» (2008), «Blueeyedboy» (2010).

Джоанн Харрис очень напоминает завуча. От этих школьных ассоциаций я так и не смог отделаться. А романы ее, на мой взгляд, вырастают из детских фантазий. Точнее, так: все последующее образование, весь взрослый опыт ничего существенного к этому детскому мечтательству не добавляет. Может быть, я неправ. Как бы то ни было, «Шоколад» стал бестселлером. Возможно, за это нужно благодарить кинематограф.

На каком языке говорили в вашей семье?

Мой первый язык — французский, потом, когда пошла в школу, я выучила английский. Моя мать француженка, по-английски говорила плохо, поэтому воспитывала меня на своем языке до тех пор пока я не подросла и не начала осваивать английский.

Вы когда-нибудь писали по-французски?

В самом начале я писала по-английски — ведь на этом языке я по большей части разговаривала. На французском мне приходилось заниматься журналистикой. По-моему, гораздо проще писать о той культуре, частью которой ты являешься.

Кем большей степени вы себя ощущаете?

Я чувствую себя и англичанкой, и француженкой. Нельзя же убрать половину того культурного наследия, с которым человек вырос. Не могу сказать, что чувствую себя в большей мере англичанкой или француженкой.

И вы не разрываетесь между Францией и