любые, даже незначительные, ошибки уже третий месяц подряд. Думаете, я не вижу ничего? Это, знаете ли, им невероятно обидно, а с вашей стороны — еще и непрофессионально.

— А я у вас остаюсь. Но себя я не переделаю, — с обидой ответила мне Гайяна. — Хотя я вас услышала.

— Отлично. Тайвин смог, и у вас получится, — обнадежил я ее. Еще раз окинув взглядом лаборантов, я добавил: — А за ту выволочку, что привела нашего штатного гения в больницу, вы Тайвина простите. Это была исключительно моя идея.

Оставив лаборантов недоуменно молчать и переваривать полученную информацию, я смылся к себе.

Гайяна с момента моей отповеди стала вести себя спокойнее и прекратила докапываться до лаборантов по мелочам. Присмотревшись друг к другу, ученые нашли общие интересы, и постепенно леди вливалась в спаянный коллектив, становясь неотъемлемой его частью.

Лаборанты с морально-нравственным преображением своего руководителя в плане работы расцвели. Уж не знаю, что там ему рассказал Александр, но Тайвин начал отсылать их в рамках обмена опытом по другим лабораториям, мотивировал писать научные работы, которые потом самолично отправлял по самым уважаемым журналам, заявлял результаты на престижные премии и пытался выбить для своих подручных лучшие места на научных конференциях и гранты под исследования. Но общение гения с его подчиненными никак не могло вернуться на круги своя. Как только его сотрудники делали ошибку, он было заводился, но прерывал сам себя, наступая на горло собственной песне. Ломать годами устоявшиеся привычки было невероятно сложно и мучительно больно, лаборанты это видели, но не знали, как ему помочь. Ровно до того момента, как Нил не уронил случайно на пол пробирку. Та разлетелась вдребезги, и рассерженный гений, обернувшись на звук, завел привычную шарманку.

— Да кто ж там такой криворукий мохнозадый… — начал было Тайвин, но резко осекся.

Нил с улыбкой дополнил:

— Гамадрил? Я.

Штатный гений неловко снял очки, сразу став потерянным и беспомощным, и принялся извиняться:

— Нил, я не хотел вас обидеть…

Лаборанты со всего отдела стеклись поближе, и тут послышался повторный звон разбитого стекла. Михаил с улыбкой хитро посмотрел на Тайвина.

— И я гамадрил.

Кевин последовал его примеру.

— И я.

Со всех сторон послышались брызги разбивающейся химической посуды. На ресницах у гения сверкнула слезинка, он поверить не мог в происходящее, пока лаборанты не затянули слаженным, годами отработанным хором порядок сначала прямого, потом обратного титрования. На этом ученый сдался и, разулыбавшись, позволил себя обнять, чем лаборанты и воспользовались.

— Мы вас ни на кого не променяем, — сообщил Тайвину Нил, крепко и бережно сжав ученого за плечо, а Гайяна, стоявшая в сторонке, согласно тряхнула кудряшками и немножко порозовела. — Будь мы тут хоть тысячи раз гамадрилами.

Я, привлеченный тишиной и звоном стекла и наблюдавший за этой сценой торжественного примирения, привалившись к дверному проему, удовлетворенно кивнул. Все-таки сработала моя дурацкая затея поссорить их и потом помирить. Теперь дело у них пойдет на лад. И в кои-то веки оказался прав. Тайвин быстро обнаглел обратно до обычного состояния и продолжал обзывательства, но теперь все чаще в отделе звучали и скупые слова похвалы, будоражащие ученых посильнее любого энергетика.

А я, убедившись, что у всех все в порядке, захандрил. Таков уж был мой обычай: сначала попереживать за всех, а потом разбираться в себе. И вроде все было хорошо: Макс не появлялась у меня на глазах, хотя я знал, что из колонии она никуда не улетела. Привлекать ее к ответственности я не стал, флаеры починили, и мы с Тайвином остались живы, а больше она причинить вреда по глупой увлеченности мной никому не успела.

Знал я только, что с ней обстоятельно беседовал шеф и полковник Вернер, и вроде как нашли ниточки, ведущие в сторону все того же «Апостола», провались он пропадом, хотя подкустовых снайперов порвала химера, и рассказать они никому ничего не смогли. Да и сам «Апостол» апелляции к возвращению на Шестой приостановил, что было показательно, да только подозрения к делу не пришьешь. А оказалось это дело мудреное, запутанное и не для моего уровня допуска ко всяким секретностям. Образцы призмы из лаборатории Тайвина Макс, слава базовым законам мироздания, ума хватило не стащить, хотя предлагали, и на том спасибо.

Я постепенно потухал и с каждым днем становился все более невыносимым брюзгой. Неторопливо текли рабочие будни, приближались зима и время гидр, а я становился замкнутым и сумрачным. Все чаще вместо того, чтобы остаться после рабочей смены с ребятами пошутить и попить кофе или чего-то более существенного, припоминал улыбку и едкие шуточки Макс и, неловко прощаясь, прогуливался в самый конец колонии к почти незаметным радужным сполохам защитного купола. Там выходил на шаг за его пределы, садился спиной к поселению и смотрел на ало-фиолетовые закаты, ощущая внутри вместо себя болезненный комок игл, коловших меня в самые чувствительные точки души. Я не мог поверить в ее предательство. Не мог, и хоть трава здешняя полупрозрачная не расти!

Одним таким вечером на изломе осени меня нашел мой новый друг. Приземлившись справа рядом со мной прямо на землю, Тайвин осведомился:

— Чез, ты мне казался всегда неугомонным позитивным живчиком. Теперь, оказывается, ты и грустить умеешь?

— А ты мне казался сухарем из сухарей, а вот поди ж ты, оказался в итоге не таким уж неприступным айсбергом, как я думал, — парировал я и уныло добавил: — Плохо мне, Тай. Я за своим доверием к миру доверие к людям, похоже, потерял.