Внезапно колесная ось затрещала и разломилась надвое в том месте, где и была подпилена. Лошади, возничий, колесница — все смешалось в кучу отчаянно молотящих по воздуху конечностей и расщепленного дерева, и куча эта, дважды перевернувшись, с грохотом врезалась в spina. Не дожидаясь, пока служители цирка разберут образовавшийся после naufragium, «крушения», завал, Валентиниан послал сидевшего рядом с ним, в ложе, распорядителя гонок узнать, как чувствует себя Статарий.

— Мертв, ваша светлость, — объявил посыльный, вернувшись в ложу. — Умер мгновенно — сломал шею.

— Слава богу, — выдохнул Валентиниан, испытав невероятное облегчение.

— Ваша светлость? — от изумления у распорядителя гонок отвисла челюсть.

— Я рад, что он не мучился.

Лицо распорядителя просветлело.

— Понимаю, ваша светлость. Вот уж действительно повезло Риму: его император беспокоится обо всех своих подданных — даже о простом невольнике и возничем.

Вы поступили как человек, левой рукой отрубивший себе руку правую.

Ответ советника императора Валентиниану III, спросившему, одобряет ли тот убийство Аэция. 454 г.

«Никогда я не видел Аэция столь уверенным в себе и оптимистичным [писал Тит в “Liber Rufinorum”, находясь во дворце Коммода в Риме], как в дни, предшествующие его выезду в Рим, где патриций должен был встретиться с Валентинианом. Ехал он туда для того, чтобы обсудить — впрочем, все и так уже было решено — предстоящую женитьбу его сына Гауденция на дочери императора, Евдокии; женитьбу, которая объединила бы фамилию Аэция с королевской линией Феодосия.

И все-таки чувствовалось, что он чем-то опечален. Подозреваю, ему было немного грустно оттого, что он никогда больше не увидит Аттилу, некогда — лучшего его друга, а в последние годы — заклятого врага, новости о преждевременной смерти которого дошли до нас несколько месяцев назад. Впрочем, на людях Аэций своих эмоций не выказывал. Не проявлял он особого беспокойства — по крайней мере, открыто — и по поводу той неопределенности политической ситуации, которая возникла в империи после ухода Аттилы с исторических подмостков. А такому беспокойству было откуда взяться: решив одну проблему, смерть короля гуннов породила проблему другую, и, возможно, даже более серьезную. Одно лишь имя Аттилы вызывало ужас у всех без исключения жителей Римской империи, и живший в их сердцах страх позволял Аэцию объединять федератов и римлян для борьбы с общим противником. Теперь же, когда одна угроза миновала, возник другой вопрос: сможет ли обескровленная римская армия (после сражения на Каталаунских полях ряды ее значительно поредели) что-либо противопоставить федератам, начни они вновь мутить воду в Галлии? Похоже, ответ на этот вопрос даст лишь время.

Я же тем временем уже проследовал из Лугдуна, где стоит войско Аэция, в Рим — для того, чтобы подобрать подходящее жилище и передать во дворец сообщение о приезде патриция».

— Благодаря этому ты сможешь воспользоваться услугами cursus velox, — с этими словами Аэций вручил Титу некий свиток. — Маршрут твой таков: следуешь вниз по реке Родан до Арелата, далее — по Юлия Аугуста до ее пересечения с Виа Аурелиа в Италии. Оттуда, уже по Виа Аурелиа, доскачешь до Рима. Со сменами лошадей на почтовых станциях доберешься за неделю. Договоришься о встрече с магистром оффиций и предупредишь его о моем приезде; раз уж император в Риме, двор и консистория тоже должны были перебраться туда из Равенны. Пусть устроит тебе встречу с префектом претория, у которого ты испросишь разрешения на использование мной и сопровождающими меня лицами дворца Коммода. К моему приезду дворец должен быть готов.

— Валентиниану это не понравится, господин, — нерешительно возразил Тит. — Разве императорские дворцы не находятся в его личной собственности?

Аэций пожал плечами.

— Плевать я хотел на то, что он об этом подумает. Магистру пехоты и конницы отказать он не сможет. Так или иначе, префект Боэций — мой друг. Если с Валентинианом возникнут какие-то проблемы, он все уладит. — Он бросил взгляд на стоявшую на тумбе клепсидру. — Нет еще и двух. — Ухмыльнувшись, Аэций похлопал Тита по плечу. — Поторопишься — окажешься в Арелате еще до заката солнца.

* * *

В одной из комнат Домус Августана — центрального строения огромного, мощеного кирпичом и бетонированного дворца Домициана, стоявшего на Палатинском холме в Риме, — Валентиниан держал совет со своим amicus principis, своим фаворитом, евнухом Гераклием.

— Требует предоставить ему наш дворец Коммода, — кипел от ярости император. — Самоуверенность этого человека не знает границ! Вдобавок ко всему — подумать только, — позволяет себе пренебречь формальной просьбой и посылает одного из своих прислужников, этого агента Тита, для того, чтобы сообщить нам, что намеревается занять один из наших дворцов. Похоже, он уже забыл, кто здесь император…

— Осмелюсь с вами не согласиться, ваша светлость. Уж об этом-то он точно помнит, — ответил Гераклий. — И все же, я бы вам посоветовал принять дополнительные меры для обеспечения личной безопасности. Сегодня — дворец Коммода, завтра — дворец Домициана? — Евнух улыбнулся. — Надеюсь, вы не находите меня слишком капризным? Не хотелось бы причинять вашей светлости чрезмерное беспокойство, но, полагаю, об этом стоит подумать. Вспомните, что случилось с Грацианом и вторым императором, носившим ваше имя — оба они были свергнуты тщеславными полководцами. Ни для кого не секрет, что Аэций на все готов пойти ради того, чтобы получить ваше согласие на брак его сына, Гауденция, с вашей дочерью Евдокией. Возникает вопрос: почему это так для него важно? А что, если в результате этого союза родится мальчик?..

— Хватит ходить вокруг да около, Гераклий, — резко оборвал его Валентиниан. — На что ты намекаешь?

— Ни на что, ваша светлость, так, размышляю вслух, — вкрадчиво произнес евнух. — Хочу лишь заметить, что если то будет ребенок королевских кровей, Аэций может и не устоять перед соблазном.

— Не устоять перед соблазном? — переспросил Валентиниан, бледнея. — Соблазном узурпировать наш трон, прикрываясь именем внука? Это ли ты хотел сказать?

— Я лишь то хотел сказать, что вашей светлости следует быть крайне осторожным, — мягко, заискивающе произнес Гераклий. — На всякий случай. Аэций, как мы знаем, человек нелицеприятный: уничтожил Бонифация, унизил вашу матушку, плюет на ваши указы. Кто знает, на что он готов пойти ради собственной выгоды? Мой совет: будете с ним встречаться, не оставайтесь наедине, или, по крайней мере, не забудьте вооружиться.

— Благодарю тебя, Гераклий, — сказал император. — Ты верный друг. Хотелось бы нам, чтобы все наши советники так заботились о нашем благополучии! А теперь можешь нас оставить. Нам нужно обдумать твои слова.

Отвесив поклон, евнух исчез за дверью; на губах его играла злорадная улыбка. Как и его хозяин, ранее он часто становился объектом насмешек Аэция. Что ж, вскоре, возможно, ему удастся поквитаться!