– Андрей Михайлович, что-то пищит. Или мне кажется? –старушка глядела на него почему-то ужасно испуганно, он опомнился, вытащил изкармана пейджер и прочитал: «Андрей, срочно звони в управление, начальство рвети мечет. Звони прямо сейчас…»

– Можно? – спросил капитан, снимая телефонную трубку.

– Да-да, конечно. Трубку взял старший лейтенант Ваня Кашин.

– Андрей, твоя свидетельница покончила с собой, – быстрозашептал он, – Астахова, редакторша из издательства. Тебя на ковер вызывают,прямо сейчас. Говорят, ты будешь отстранен от дела. Превышение служебныхполномочий… Говорят, она это сделала после того, как ты ее допрашивал.

Пока он разговаривал, на глаза ему попался телефонный номер,записанный на открытой странице перекидного календаря. «Ника Елагина», –прочитал он и, продолжая говорить с Ваней, быстро переписал номер к себе вблокнот.

Положив трубку, он задумался на секунду.

– Скажите, Надежда Семеновна, зачем к вам приходила Елагина?

– Откуда вы узнали ее фамилию? – хмуро поинтересоваласьстарушка. – И зачем так подробно расспрашивали меня, если сами уже знаете?

– Я не знал. Просто она написала здесь свой номер, – онкивнул на календарь.

– Да? Ну, это она совершенно напрасно сделала. Я ей никогдане позвоню. – Надежда Семеновна поджала губы и отвернулась.

– И все-таки, о чем вы говорили? Зачем она приходила?

– Выразить свои искренние соболезнования, – ответила НадеждаСеменовна, не глядя на капитана.

Ника и Костик вошли во двор и сразу увидели серый«Мерседес». Стасик был уже здесь.

– Вот и хорошо. Подождите меня в машине, оба, – сказала НикаКостику.

– Нет, я поднимусь с вами, – он набрал код и открыл передней дверь подъезда. – Теперь вы все знаете и должны понимать, что я ни наминуту не могу оставить вас одну.

– Ты будешь мешать мне собираться.

– Нет, Вероника Сергеевна, я не буду вам мешать. Посижу вприхожей. Поймите вы наконец, он опасен. Это не игрушки.

– Ладно. Пошли.

«Это действительно не игрушки. Очень похоже на правду, –думала Ника, поднимаясь в лифте вместе с Костиком, – очень уж похоже. Все таклогично выстраивается: бомж с анонимками, молчаливый странный шофер„Запорожца“, грим на мужском лице, сверлящий взгляд лысого в самолете, потомэта старуха… Может нормальный человек устраивать такие маскарады? Вряд ли.Здесь явные признаки безумия. Помешательства. Никита, разумеется, непоп-звезда, не певец, не актер. Он всего лишь писатель, популярный, многотиражный.Но только писатель, то есть не публичный кумир в прямом смысле этого слова. Вкнигах его нет никаких душераздирающих сцен насилия, нет того, что могло быспровоцировать агрессию в фанатике-читателе. Люди с изломанной психикойпредпочитают что-нибудь попроще да покруче, они питаются пошлостью. Пошлость –нечто вроде витамина роста для тихих ублюдков-монстров. При чем здесь писательВиктор Годунов? И при чем здесь аккуратные круглые шрамы на руке? Старыйзнакомый, старинный, откуда-то из юности. Высокий худой человек в форме, то ливоенной, то ли морской…»

– Ну вот, наконец-то! – Зинуля сидела в прихожей на тумбе,полностью одетая, со своим рюкзачком у ног.

– Ты знаешь, – с глупой усмешкой сообщила Ника, –оказывается, меня преследует маньяк. Поклонник творчества Никиты.

– Ну, здравствуйте! – всплеснула руками Зинуля. – Этого ещене хватало. А ты откуда знаешь?

– Гриша сказал.

– Когда?

– Сейчас. По телефону.

– Вот оно что, – Зинуля нахмурилась, низко опустила голову.Светлая челка совсем закрыла ее лицо.

– Вероника Сергеевна, мы теряем время, – подал голос Костик,– Можем опоздать на самолет. Хотите, я помогу вам собрать вещи?

– Ах, даже так? – Зинуля подняла лицо. – Самолет? А в общем,все правильно… – она многозначительно покосилась на Костика, – пойдем вкомнату, тебе действительно надо собрать вещи.

– На самом деле ничего собирать не надо, – тихо сказалаНика, когда они остались вдвоем в комнате, за закрытой дверью, – я ведь летеланалегке, все необходимое есть там, в Синедольске.

– А вечернее платье? – громко, насмешливо произнесла Зинуля.– То синее, в котором ты улетала. Оно тебе так идет. А впереди всякиеторжественные мероприятия, банкеты, приемы. Хотя, конечно, у тебя ведь десяткадва вечерних туалетов. Или больше?

– Перестань, – поморщилась Ника, – если ты подумаешь,спокойно и серьезно, то поймешь, что это похоже на правду. – Она достала изшкафа теплый свитер, пару футболок, толстые хлопчатобумажные носки и все этобыстро упаковала в небольшую сумку. – Сначала странный глухонемой бомж сродимым пятном и анонимками, потом…

– Не стоит перечислять, – перебила Зинуля, – ты права. Этопохоже на правду. Слишком похоже, чтобы терять время, ждать похорон. Ты всюжизнь поступала разумно. Умница.

– Но, Зинуля, он ведь именно на похоронах может меняприкончить. Он совершит ритуальное убийство, маньяки всегда так делают, –громко, возбужденно говорила Ника, стоя у закрытой двери, – знаешь, мнедействительно очень страшно. Я видела его лицо, его глаза. Он накладывает грим,переодевается в старух, в нищих. Он сумасшедший…

– Зачем ты оправдываешься, Ника? Я же говорю, все разумно,все правильно. Тебе надо скорее улетать в Синедольск, к мужу под теплоекрылышко.

Ника ничего не ответила, ушла в ванную. Зинуля отправиласьследом.

– Да, именно так, – Ника почти кричала, – к мужу, покрылышко. Потому что мне страшно. Я устала.

– А чего так орешь? – спросила Зинуля шепотом.

– Нервничаю! – Ника бросила в большую косметичку тюбикзубной пасты, щетку, бутылку шампуня, банку крема, мыло в упаковке. – А ты бына моем месте не нервничала?

– Разумеется, – кивнула Зинуля. Она сидела на бортике ваннойи с любопытством наблюдала, как Ника собирает полный набор туалетныхпринадлежностей, – а что, в самолете есть душ? – спросила она еле слышно.

– И вообще, – продолжала Ника все так же громко, – я ужасноустала от всей этой истории. Никиту не вернешь. Хватит бегать, суетиться, всеэто самообман. Не вернешь его. Надо жить дальше. Кстати, Гриша просил передатьсвои извинения.

– Ты тоже за меня извинись, – произнесла Зинуля громко иопять перешла на шепот:

– Я звонила его родителям, они меня ждут. Вот сейчас, оттебя я поеду прямо к ним. Они спросили, не хочешь ли ты тоже заехать. Ясказала, мол, не знаю. Но теперь ясно, не заедешь. Может, передать имчто-нибудь?