Нет, я ничуть не испугалась, и стыдиться мне было нечего, но эти женщины застали меня врасплох, когда я так нежно думала о господине Тодеу, когда мне было так хорошо, так радостно…

— И всё же это была слишком грубая шутка, — заметила одна из дам.

— Зато представьте, в какое негодование придут мужчины, когда узнают, что сражались за право танцевать с кухаркой! — засмеялась другая.

Я продолжала держать форму с тестом, пока эти пёстрые пташки обсуждали меня, даже не потрудившись понизить голос. Хотя, какие они пташки? Больше похожи на куриц. И квохчут точно так же.

Мне страшно захотелось разжать пальцы и выпустить форму из рук. В моём воображении это уже произошло — грохот, брызги жидкого теста на нарядных платьях, визг и возмущение тех, кто считал позорным присутствие служанки рядом с прирожденными аристократками.

Вот пусть и идут в свои аристократические дома, и там едят бисквиты…

В реальность меня вернул голосок Черити:

— А папа говорит, — сказала она невозмутимо, — что смешно задирать нос, если ещё вчера ходили с голыми задами.

В этот раз никто не одёрнул её и приказал замолчать.

Госпожа Бонита застыла, продолжая указывать на меня, гости потеряли дар речи, и только потом до меня донеслось сдержанное хихиканье.

— Простите, надо поставить торт, — сказала я дамам, прошла мимо Джоджо, которая смотрела на меня сочувствием и жалостью, и поставила форму в духовку, стараясь не встряхнуть. — Ну вот, — я выпрямилась, отряхивая ладони, — теперь можно и поговорить. Значит, все вы почувствовали себя оскорбленными? Из-за того, что пришлось дышать одним воздухом со служанкой?

Дамы заметно смешались, некоторые предпочли просто уйти, но госпожа де Монтальви осталась.

— Как интересно, — протянула она со снисходительной улыбкой. — Получается, вы — отъявленная лгунья, сударыня? Как ловко вы обманули нас в тот день.

«Это вы — отъявленная лгунья», — можно было ответить ей и блеснуть знаниями высшего света. Ну да, можно блеснуть, а потом останется только пойти в полицию и сдаться,

— Чем же я вас обманула, госпожа? — ответила я мягко. — Разве я убеждала всех, что принадлежу к высшему свету? Я всего лишь танцевала.

Мои слова поняла только сама Хизер де Монтальви. Улыбаться она не перестала, но теперь смотрела на меня очень внимательно, по-змеиному прищуривая глаза.

— Вы как разговариваете с гостями, дерзкая девчонка! — прорезался голос у Госпожи Бониты. — Вот погодите, мой брат узнает, как вы испортили праздник Ванессе!.. И о твоих словах, Черити, он тоже узнает, — напустилась она на девочку. — Так грубо!.. Фу!..

Значит, вот для чего нужен был этот маленький спектакль. Чтобы я сорвалась, наговорила чего-нибудь лишнего гостям, а потом это будет представлено господину Тодеу, как то, что я испортила всем настроение.

Нет, оскорблять в ответ я никого не собиралась, но сказала бы, наверное, что праздники портят гости, которые суют нос, куда не следовало, и хозяева, которые раскрывают всем семейные тайны. Только сказать я ничего не успела, потому что среди дам произошло лёгкое шевеление, и вперёд вышла Ванесса, решительно раздвигая пёструю, блестящую и спесивую толпу.

— А что тут происходит? — спросила дочь хозяина не менее решительно. — Почему вы здесь? Мы там решили играть в фанты, а вас, тётушка, зачем-то потянуло в кухню?

— Нам ещё играть в фанты не хватало, — фыркнула госпожа Бонита.

— Не сердитесь, Ванесса, — мягко поддержала её Хизер де Монтальви, — ваша тётя сегодня сделала благое дело, изобличив лгунью. Мне жаль, что мы все не поверили вам на балу. Что ваш отец решил вывести в свет кухарку.

Ванесса покраснела и упорно смотрела на госпожу Хизер, даже не взглянув в мою сторону.

— Я — не лгунья, — отчеканила я, приготовившись защищаться, но госпожа де Монтальви даже бровью не повела.

— …конечно, лгунью, — продолжала она. — Мы сейчас все в этом убедились. Признаться, вы даже меня смогли провести, пустив пыль в глаза. Я тоже поверила, что вижу перед собой благородную, прекрасно воспитанную даму. Что ж, это нам всем урок не быть слишком наивными.

— Что вы такое говорите? — презрительно выпятила нижнюю губу Ванесса. — По-моему, вы бредите.

Вот это было сказано грубовато, но госпожа де Монтальви не позволила себя смутить.

— Вам что-то не нравится? — спросила она. — Разве не вы первой раскрыли нам истинное лицо обманщицы?

— Да, признаюсь, — щёки Ванессы всё ещё алели, но смотрела она уверенно, — я сделала глупость тогда, на маскараде. Но с каким же удовольствием вы подхватили мою глупость! Не ожидала от тебя, тётя, — последние слова относились к госпоже Боните, и она сразу схватилась за сердце.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ — Вы всего лишь сказали правду, — сказала Хизер, словно пытаясь утешить Ванессу. — Правда — это не глупость. Не надо сердиться на вашу тётю за правду. Говорить правду — это благородно и смело.

— А папа сказал, что это — не правда, — опять встряла Черити, внимательно слушавшая взрослые разговоры. — Потому что правду не говорят, чтобы унизить другого и возвыситься самому.

— Замолчи, Черити! — на этот раз госпожа Бонита не растерялась.

— Спасибо, Черити, — перебила тётю Ванесса. — Совершенно верно. Когда под предлогом правды унижают других — это не правда. Это глупость и подлость.

Исчезли ещё несколько дам, но госпожа де Монтальви держалась с завидной стойкостью. Я решила не вмешиваться в разговор знатных дам. Хотя, признаться, Ванесса удивила меня, выступив в мою защиту.

Но Хизер не думала сдаваться.

— Бедное дитя, — сказала она, поглядев на Ванессу с жалостью, и попыталась погладить её по щеке, но девушка увернулась. — Вы так наивны и доверчивы… Мне не хотелось бы разбивать ваши чистые убеждения, но вы зря считаете вашу служанку пострадавшей стороной. Совсем недавно я своими ушами слышала, как эта особа, — тут она сделала аккуратный кивок в мою сторону, — пыталась увести у вас жениха. Прямо на рынке, при всех, безо всякого стеснения…

Казалось, покраснеть больше невозможно, но у Ванессы это получилось. Теперь она стояла пунцовая, как вишня, но глаза загорелись бойцовским задором: