поверит в эту сказку. Арабская поэзия, которая когда-то пела для бедуинов, теперь обратилась ко дворам и дворцам; большая часть ее стала искусственной, формальной, изысканно тривиальной, вежливо неискренней; началась борьба древних и современных, в которой критики жаловались, что великие поэты были только до Мухаммеда.98

Любовь и война превзошли религию в качестве поэтических тем. Поэзия арабов (чего нельзя сказать о персах) редко была мистической; она предпочитала песни битвы, страсти или чувств; и по мере того, как завершался век завоеваний, Ева побеждала Марса и Аллаха в качестве вдохновителя арабских стихов. Поэты ислама с упоением описывали женские прелести - ее благоухающие волосы, глаза-жемчужины, ягодные губы и серебряные конечности. В пустынях и священных городах Аравии зазвучали мотивы трубадуров; поэты и философы говорили об адабе как об этике и этикете любви; эта традиция прошла через Египет и Африку в Сицилию и Испанию, а затем в Италию и Прованс; и сердца разбивались в рифмах и ритмах и на многих языках.

Хасан ибн Хани получил прозвище Абу Нувас - "Отец кудрей" - за свои обильные локоны. Он родился в Персии, попал в Багдад, стал любимцем Гаруна и, возможно, пережил с ним одно или два приключения, описанных в "Тысяче вечеров и одной ночи". Он любил вино, женщин и свои песни; оскорблял халифа слишком заметным верхоглядством, агностицизмом и развратом; часто попадал в тюрьму и часто выходил на свободу; неспешными шагами шел к добродетели, а закончил тем, что повсюду носил с собой четки и Коран. Но столичному обществу больше всего нравились сочиненные им гимны вину и греху:

Приди, Сулейман! Спой мне,

и вино, скорей, принеси!

...

Пока фляга мерцает,

Налей мне кубок, в котором я утону

В забвении - не так уж близко

Пусть пронзительно кричит муэдзин!99

Накопите столько грехов, сколько сможете:

Господь готов ослабить Свой гнев.

Когда наступит день, прощение ты найдешь

Перед могущественным королем и милостивым государем;

И грызть пальцы твои, о радости сожалея.

Который ты покинул, ужаснувшись адскому огню.100

При малых дворах тоже были свои поэты, и Сайфул-Даула предоставил место для одного, почти неизвестного Европе, но считающегося у арабов лучшим. Его звали Ахмад ибн Хусейн, но ислам помнит его как аль-Мутаннаби - "претендент на пророчество". Он родился в Куфе в 915 году, учился в Дамаске, объявил себя пророком, был арестован, освобожден и поселился при дворе в Алеппо. Как и Абу Нувас, он создал свою собственную религию и, как известно, пренебрегал постом, молитвой и чтением Корана;101 Хотя он осуждал жизнь как не вполне соответствующую его стандартам, он слишком наслаждался ею, чтобы думать о вечности. Он праздновал победы Сайфу с таким усердием и словесной изощренностью, что его стихи столь же популярны на арабском языке, сколь и непереводимы на английский. Одно двустишие оказалось для него смертельно опасным:

Я известен конному отряду, ночи и просторам пустыни;

Не больше для бумаги и пера, чем для меча и копья.

Напав на разбойников, он хотел бежать; его раб невзначай напомнил ему эти лихие стихи; аль-Мутаннаби решил соответствовать им, сражался и умер от ран (965).102

Восемь лет спустя в Аль-Мааррату, недалеко от Алеппо, родился самый странный из всех арабских поэтов - Абу-л-Ала аль-Маарри. От оспы он ослеп в четыре года; тем не менее он стал студентом, выучил наизусть понравившиеся ему рукописи в библиотеках, много путешествовал, чтобы послушать знаменитых мастеров, и вернулся в свою деревню. В течение следующих пятнадцати лет его годовой доход составлял тридцать динаров, около двенадцати долларов в месяц, которые он делил со слугой и проводником; его стихи принесли ему славу, но поскольку он отказывался писать хвалебные речи, он почти голодал. В 1008 году он посетил Багдад, был удостоен почестей от поэтов и ученых и, возможно, подхватил среди столичных вольнодумцев часть скептицизма, приправленного его стихами. В 1010 году он вернулся в аль-Мааррату, разбогател, но до конца жил с простотой мудреца. Он был вегетарианцем à l'outrance, избегая не только мяса и птицы, но и молока, яиц и меда; брать что-либо из этого из животного мира, по его мнению, было настоящим грабежом. По тому же принципу он отвергал использование шкур животных, порицал дам за ношение мехов и рекомендовал деревянную обувь.103 Он умер в возрасте восьмидесяти четырех лет; один благочестивый ученик рассказывает, что на его похоронах присутствовало 180 поэтов, а восемьдесят четыре ученых произносили хвалебные речи на его могиле.104

Сейчас мы знаем его в основном по коротким стихотворениям 1592 года, которые кратко называются "Лузумийат" ("Обязательства"). Вместо того чтобы обсуждать женщин и войны, как его коллеги-поэты, аль-Маарри смело обращается к самым главным вопросам: Должны ли мы следовать откровению или разуму? - Стоит ли жизнь того, чтобы ее прожить? - Есть ли жизнь после смерти? - Существует ли Бог? ... Время от времени поэт исповедует свою ортодоксальность; однако он предупреждает, что это законная мера предосторожности против мученичества, которое было ему не по вкусу: "Я возвышаю голос, чтобы произнести ложь нелепую; но, говоря правду, едва ли услышат мои тихие тона".105 Он осуждает огульную честность: "Не вникай в суть своей религии, ибо так ты подвергаешь себя гибели".106 По сути, аль-Маарри - рационалист, агностик-пессимист.

Некоторые надеются, что имам с взглядом пророка

поднимется и поразит все молчаливые ряды.

О, пустые мысли! Нет имама, кроме Разума.

Чтобы указать утренний и вечерний пути....

Узнаем ли мы правду в этих старых сказках,

или это бесполезные басни, рассказанные для молодежи?

Наш разум клянется, что это всего лишь ложь,

И дерево разума несет истину за истину....

Как часто, когда я был молод, я порочил своих друзей,

если наши религиозные убеждения не совпадали;

Но теперь моя душа путешествует по разным местам;

Теперь все, кроме Любви, для меня лишь имя.107

Он осуждает мусульманских прорицателей, которые "заставляют религию служить человеческой выгоде", которые "наполняют мечеть ужасом, когда проповедуют", но ведут себя не лучше "тех, кто пьет под кабацкую дудку". "Ты обманут, честный человек, хитрым плутом, который проповедует женщинам".

Для своих подлых целей он поднимается на кафедру,

И хотя он не верит в воскрешение,

Заставляет всех слушателей перепугаться, пока рассказывает сказку.

Сцены последнего дня, которые потрясают воображение.108

Худшие негодяи, по его мнению, - это те, кто управляет святыми местами в Мекке; они готовы на все ради денег. Он советует своим слушателям не тратить время на паломничество,109 и довольствоваться одним миром.

Тело ничего не чувствует,