Даниэль засмеялась:

— Может, я не доверяю тебе, Ангелос. А вдруг бы ты меня не позвал?

Он хмыкнул:

— Очень может быть.

— Потом, мне так хотелось увидеть это, — сказала она почти по-детски, — да и что болтаться без толку целый день. Этот проклятый джип хуже динамита.

— Почему? В нем же ничего нет.

— Да, но…

— Ты его оставила там, где я велел?

— Разумеется. Ангелос, а почему нужно заниматься этим именно днем? Ты просто спятил.

— Я знаю, что делаю. Ночи сейчас стоят почти безлунные, а таскаться по этим дорогам во тьме да еще на муле — так и убиться можно, а я не хочу освещать все вокруг. А там, где я все складываю, никого не бывает, и в сумерках мы за пару часов дотащим большую часть до джипа. — И добавил с какой-то тяжеловесной иронией: — При условии, конечно, что ты все сделала правильно и мой разумный братец появится вовремя, чтобы мне помочь!

Она снова рассмеялась. Дышала она уже ровно и с присущей ей особенной очаровательной хрипотцой. Выпрямившись, Даниэль бросила на него сверкающий взгляд:

— Может, я заменю его тебе? Ты ведь не прогонишь меня? Ангелос, ты мог бы хоть притвориться, что рад меня видеть.

И она подошла к нему. Он притянул ее к себе и стал целовать как-то небрежно, но при этом похотливо. Ее тонкое тело прижалось к нему, а руки начали гладить его тугие кудри.

Тут же закрыв глаза, я отпрянула глубже в щель. Ее любовник — Ангелос. Ангелос. От страха и смятения у меня кружилась голова. Значит, все не так, как мы думали.

Ангелос, а не Димитриос завязал в Итее знакомство с Даниэль, причем не для того, чтобы просто позабавиться, а потому, что у нее был джип, ведь покупка или наем другой машины привели бы к разговорам и сплетням.

И Ангелос, а не Димитриос вломился вчера ночью в студию. Теперь я отчетливо вспомнила, что на руке, потянувшейся за фонариком, пальцы были целые и невредимые. Еще я вспомнила усмешку Даниэль, когда я так поспешно объявила, что ее любовник — Димитриос…

Ангелос оттолкнул от себя девушку отнюдь не ласково.

— Ты прекрасно помнишь, что я запретил приходить сюда. Эти игры не для нервных детишек.

Закурив, она ответила почти грубо:

— Нервы тут ни при чем, просто мне любопытно, и я имею право знать, что тут творится. «Нервные детишки» — вот уж действительно, и это после всего, что я для тебя сделала. Да если бы не я, у тебя и джипа бы не было, и мула с инструментами я в понедельник добыла, и за англичанином с его жалкой девицей, которую он взял на буксир, я следила… а ты явился только вчера, словно гром среди ясного неба, побыл со мной всего полчаса да заявил, что к черту все, и главное лишь одно — сегодняшний день, и я должна доставить джип в карьер. Неужели ты считаешь, что этого достаточно? Ты ведь чуть не подставил меня вчера и хоть бы слово сказал!

— О чем это ты?

Ангелос снова принялся за работу — сдвигал ломом огромный камень, придавивший несколько ящиков. Грязь и камешки с шорохом сыпались на землю. Он едва слушал девушку.

Она резко ответила:

— Сам знаешь! Ты же мне вчера сказал, что не видел Найджела, и…

— Найджела?

— Ну, этого английского художника, о котором я тебе сказала. Он вечером в понедельник все намекал, что разбогатеет и станет знаменитым, и напился до чертиков. Когда остальные ушли, я его еще подпоила и повела гулять. Рассказывала я тебе об этом? — спросила она вызывающим тоном, глядя на мужчину сквозь сигаретный дым.

Он не обращал на нее ни малейшего внимания, даже головы ни разу не поднял.

Даниэль стряхнула пепел слегка обиженным жестом.

— Так вот. Я сразу поняла, что он что-то нашел в горах. Вчера ты говорил, что подкараулишь его и выяснишь, что он нашел и где…

— Ну и что? Ведь нам это было уже не нужно. Твои английские дружки показали нам путь.

— И вход в пещеру?

Он хмыкнул:

— Нет. Если бы они нашли пещеру вчера, мы бы сюда и не подступились, так как вход был бы окружен тремя рядами солдат.

Даниэль нетерпеливо шевельнулась.

— Я не об этом. Разумеется, они не нашли ее, иначе бы не потащились сегодня в Ливадию. Но ты как-то быстро все нашел. Димитриос на Сияющих говорил, что ты нашел место и будешь здесь все расчищать до его прихода.

Отложив лом в сторону, Ангелос работал лопатой. Ее стук отзывался глухим эхом. Не глядя на девушку, он объяснил:

— Когда Стефанос показал им место, где я свернул Майклу шею, я сам сообразил, где пещера. Все изменилось вокруг, но я знал, что в пещеру ведет трещина. Пролезть туда, как раньше, было невозможно, но, отослав Димитриоса, я сразу взялся за работу и расширил вход.

— Да знаю. Ты мне еще вчера говорил. — Сигарета больше не висела у нее на губе. Даниэль курила, резко двигая рукой с сигаретой, что говорило о том, как сильно она нервничает. Почти обвиняюще она произнесла: — Но про Найджела ты ничего не сказал!

Ангелос выпрямился и, наклонив голову, как бык, уставился на нее — взгляд его стал страшным и настороженным. Застывшая улыбка-полумесяц на полных губах выглядела ужасающе. Ответил он грубо:

— Продолжай. К чему все это? Какого черта я стал бы говорить о Найджеле?

Выпустив длинную струю дыма, Даниэль решительно сказала:

— Вчера, уйдя от меня, ты пошел в его комнату. Зачем?

— Разве не ясно? Ты же сама мне сказала, что он нарисовал мой портрет — совсем как фотография. Я хотел его уничтожить.

— Он ушел и все забрал с собой. Ты это знал. Я тебе говорила. Я сама пыталась найти портрет, но его вещей не было. Он взял его с собой.

— Нет, — проговорил Ангелос, — не взял.

— Что ты хочешь сказать? Ты ведь его не видел. Так откуда ты знаешь, что он не взял?

И замолчала. Глаза ее, встретившись с его взглядом, расширились. Губы разжались, сигарета выпала и осталась дымиться на земле. Даниэль не обращала на нее внимания, лишь пристально смотрела на Ангелоса. Он же стоял, спокойно опершись на лопату, и глядел на нее. На его тяжелом лице и волосатых руках блестел пот.

Потом он мягко произнес:

— Ну?

Ее голос прозвучал звонко и тоненько, как у маленькой девочки:

— Так ты его видел? Вчера? И он рассказал, где пещера?

— Да, мы его видели. Но он ничего не рассказал. Я сказал тебе правду.

— Тогда… тогда… почему ты солгал, что не видел его?

Улыбка расширилась, полные губы раздвинулись.

— Ты знаешь почему. Ведь так?

Быстро, как у ящерицы, высунулся розовый язык и облизал накрашенные губы.