Их были тысячи.

Игра…

Мягкие, как плюшевые игрушки, они падали на наши головы и плечи и прилипали, точно приклеенные.

Они бежали к нам по песку и карабкались по ногам.

Мы стряхивали и сбивали их, но они упорно лезли снова и снова.

Те, кого удавалось сорвать и отбросить, приземлялись, отчаянно болтая конечностями, и тут же спешили обратно, целые и невредимые.

Метко выцелив нервные окончания, они протыкали одежду и кожу тонкими, как нитка, усиками-клыками.

Игра…

Вгрызались.

…окончена.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

У меня было столько же причин испытывать прилив адреналина, как и у всех остальных, но радиация, медленно подтачивавшая функциональность моей оболочки, нарушила выработку боевых стимуляторов. Ингибиторы отреагировали соответственно. По нервам прошел разряд, но настолько легкий, что я почувствовал лишь щекотку и легкое онемение, от которого припал на одно колено.

Маорийские оболочки были в лучшем состоянии, поэтому на них ингибиторы подействовали сильнее. Депре и Сутьяди повалились на песок, будто от выстрела парализатора. Вонгсават сумела сгруппироваться при падении и перекатилась на бок с раскрытыми глазами.

Ошеломленная Таня Вардани осталась стоять.

– Благодарю вас, господа, – крикнул Каррера сидевшим за минометом сержантам. – Отличная кучность.

Дистанционно управляемые нейроингибиторы. Новейшая разработка, предназначенная для поддержания общественного порядка. Всего пару лет назад преодолела барьер колониального эмбарго. В качестве военного советника я видел ее в действии при разгоне толпы в Индиго-сити. А вот испытать на себе довелось впервые.

«Расслабиться, – с ухмылкой сообщил мне жизнерадостный капрал из службы общественного порядка. – Все, что нужно сделать, это расслабиться. Что, само собой, не так-то просто в самый разгар заварухи. А когда на тебя валится эта херня, адреналина выделяется еще больше, а значит, они будут кусать и кусать, могут в конце концов довести до остановки сердца. Чтобы разорвать этот круг, надо, сука, сохранять абсолютный дзен, но знаешь, в чем тут закавыка? Какая-то у активистов в этом сезоне наблюдается нехватка дзен-мастеров».

С кристально-чистым спокойствием посланника я стер все мысли и встал. Облепившие меня паучки слегка зашевелились, но кусаться перестали.

– Охренеть, лейтенант, да они вас с головы до ног покрыли. Нравитесь им, наверно.

Ухмылявшийся Ломанако стоял посредине круга чистого песка, а ингибиторы ползали вдоль внешней кромки поля его жетона. Чуть справа в таком же кольце неприкосновенности подошел Каррера. Оглядевшись, я увидел остальных офицеров «Клина», которые стояли и наблюдали за нами, тоже не привлекая к себе внимания ингибиторов.

Ловко. Охеренно ловко.

За их спинами кривлялся, издеваясь, политофицер Ламонт, тыча в нас пальцем и лопоча.

Ну что ж. Он был в своем праве.

– Да, думаю, вас пора очистить, – сказал Каррера. – Прошу прощения за неожиданный поворот событий, лейтенант Ковач, но это было самым удобным способом арестовать преступника.

Он указал на Сутьяди.

«Вообще-то, Каррера, ты мог всех накачать транквилизаторами в медтенте. Но это недостаточно зрелищно, а когда дело касается преступлений против „Клина“, без драматизма не обойтись, правда же?»

От этой мысли по спине пробежал холодок.

Я тут же справился с собой, прежде чем успел почувствовать страх или ярость, из-за которых оживились бы сидящие на мне паучки.

Я ограничился устало-лаконичным:

– Что за херь ты несешь, Айзек?

– Этот человек, – Каррера заговорил громче, чтобы его могли слышать все, – похоже, ввел вас в заблуждение, представившись Цзян Цзяньпином. Настоящее его имя – Маркус Сутьяди, и он находится в розыске за преступления против личного состава «Клина».

– Ага, – ухмылка исчезла с лица Ломанако. – Этот говнюк грохнул лейтенанта Вётэна и сержанта из его взвода.

– Вётэна? – я перевел взгляд на Карреру. – Я думал, он где-то под Буткинари.

– Был, – командир «Клина» посмотрел на съежившегося у его ног Сутьяди; на мгновение мне показалось, что он прямо сейчас разрядит в него свой бластер. – Пока этот кусок дерьма сначала не нарушил субординацию, а под конец попросту не уложил Вётэна из его же собственного «санджета». Очень и очень по-настоящему. Не оставив стека. Сержант Брэдуэлл повторила судьбу Вётэна, когда попыталась воспрепятствовать происходящему. А еще этот сукин сын искромсал оболочки двух моих людей, прежде чем его удалось схватить.

– Такое никому не сходит с рук, – угрюмо сказал Ломанако. – Верно я говорю, лейтенант? Ни одному лошку из местных не удастся завалить офицера «Клина» и уйти безнаказанным. Этот гад отправится в анатомайзер.

– Все в самом деле так и было? – для правдоподобности поинтересовался я у Карреры. Встретившись со мной глазами, он кивнул:

– Свидетелей хватало. Расследование было коротким.

Тело Сутьяди у ног Карреры задергалось, словно его втаптывали в песок.

* * *

С помощью метелки-дезактиватора с меня счистили паучков и ссыпали их в контейнер. Каррера снабдил меня жетоном, и, стоило его нацепить, как приближающая волна незанятых ингибиторов тут же отхлынула.

– Теперь, что касается рапорта, – сказал Каррера, жестом приглашая меня подняться на борт «Чандры».

Позади уже вели в баббл-тент моих коллег, спотыкавшихся на ходу при очередном приливе адреналина, который вызывал новые укусы их новых нейротюремщиков. По опустевшей сцене ходили сержанты – те самые, что стреляли из миномета, – и собирали ползающих по песку паучков, не нашедших себе пристанища.

Уходя, Сутьяди встретился со мной глазами и еле заметно покачал головой.

Он волновался напрасно. Я был в таком состоянии, что еле-еле смог подняться по пандусу линкора, что уж говорить о рукопашной с Каррерой. На остатках тетраметового прихода я двинулся за командиром «Клина» по тесным, заставленным оборудованием коридорам, перебирая руками скобы, поднялся по грав-колодцу и наконец оказался, судя по всему, в личной каюте Карреры.

– Присаживайтесь, лейтенант. Если найдете куда.

В комнате было не повернуться, но при этом царила идеальная чистота. В одном углу под опущенным откидным столом лежала выключенная гравикойка. На столе находились компактная инфокатушка, аккуратная стопка книжных чипов и пузатая статуэтка, как будто в стиле Дома Хань. В другом конце узкого пространства был еще один стол, занятый проекторами. У потолка, под углом, так, чтобы их было видно с кровати, плавали две голограммы. Одна – роскошный вид на Адорасьон с высокой орбиты в свете восходящего солнца, едва показавшегося над оранжево-зеленой кромкой. Вторая – семейный портрет: Каррера и миловидная женщина с оливковой кожей, с властным видом обнимавшая за плечи трех детей разного возраста. Командир «Клина» выглядел достаточно жизнерадостно, но оболочка на голограмме была старше той, которую он носил сейчас.