И все же моя работа в том и заключается, чтобы следить за безопасностью. Перемены даются мне нелегко. Времена года приспосабливаются к новым правилам, установленным Геей и Лайоном (или новым Кроносом, как его теперь называют), но старую вражду забыть непросто. Несмотря на то, что наша территория должна находиться под охранным приказом, было бы глупо принимать безопасность Флёр как должное. Как и мою тоже.

Я стряхиваю крошки с рук, оставляя их для болтливых соек, и иду в свой кабинет. Мое рабочее место очень похоже на то, что прежде было у Чилла – компьютерные мониторы во всю стену, динамики и эргономичная клавиатура над гладким стеклянным столом, – но с гораздо большим количеством воздуха и солнечного света. Стены над моим компьютером обклеены старинными плакатами, среди которых «Черный флаг», «Рамоунз» и «Империя наносит ответный удар». На моем письменном столе наша с Флёр фотография в рамке соседствует с потрепанными томами поэзии Джона Донна и «Баснями» Эзопа – это подарки на новоселье от Геи и Лайона.

Потягивая кофе, я уделяю несколько минут проверке записей с камер видеонаблюдения с прошлой ночи, затем просматриваю региональные сводки погоды и свою электронную почту. На экране появляется уведомление календаря, напоминающее о приезде Хулио и Эмбер, но Флёр и так никогда бы не позволила мне забыть об этом. Она уже несколько недель твердит мне об их визите, планирует совместный осмотр достопримечательностей, предвкушает истории, которые услышит и расскажет. Они с Эмбер хотят обойди все магазины и музеи, и Флёр заставила меня пообещать, что мы специально съездим в Калле Боливар, чтобы купить Хулио новую гитару.

По правде говоря, я очень рад, что они приедут. Я скучал по ним. А еще… все это очень странно. Мы все изменились с тех пор, как впервые встретились, но я – единственный, кто на самом деле стал другим. И даже несмотря на то, что я не променял бы жизнь здесь ни на какие блага мира, от появления в нашей нынешней жизни этих самых благ я чувствую себя уязвимым и незащищенным. На экране я могу притвориться, что ничего не изменилось. Что я тот же самый человек, каким был раньше. Внешне я выгляжу точно так же. Но изнутри иногда кажусь себе… слабым.

Я ставлю на стол кофейную кружку, провожу рукой по взъерошенным со сна волосам и вхожу в защищенный чат-центр Обсерватории. Лайон – то есть Кронос (кажется, я никогда не привыкну так его называть) отвечает после первого же гудка.

– Вы опоздали, мистер Соммерс.

Он приподнимает бровь, и у меня возникает ощущение, что я снова сижу в толстом кожаном кресле в его кабинете.

– Эти встречи проходят слишком рано.

– Простите, что вытаскиваю вас из постели.

Он бросает на меня хитрый взгляд, давая понять, что он точно знает, чем я занимался. Я прячу ухмылку за кружкой кофе.

– Как дела в вверенном вам хозяйстве? – спрашиваю я, чтобы сменить тему разговора.

Он потирает свою редеющую шевелюру, как будто чувствует признаки надвигающейся головной боли.

– Введение новой политики оказалось более сложным делом, чем я ожидал.

– Все еще разбираетесь с внутренним недовольством?

Могу себе представить, чем обернулись для него первые несколько месяцев, когда противоборствующие Времена года проснулись и обнаружили, что рейтинги упразднены, а правила изменились.

– В некоторой степени, но этого следовало ожидать. А вот реорганизация общежитий оказалась делом весьма познавательным.

Я громко смеюсь, но тут же умолкаю, увидев выражение его лица. Я пытаюсь представить, каково было бы держать Хулио и Эмбер порознь, если бы они вместе жили в общежитии. В последний раз, когда мы гостили у них дома в южной Калифорнии, они были практически неразлучны. Мари удалось найти им дом в Монтесито, на высоком предгорье с видом на побережье Санта-Барбары. Местные теплые зимы и прохладные лета создают идеальный погодный компромисс, где они могут жить вместе круглый год. Поблизости есть общественный колледж для Эмбер, а Хулио может заниматься серфингом. Теперь, когда Мари взяла на себя заботу о безопасности их обоих, я почти уверен, что Эмбер и Хулио просто проводят большую часть времени в постели.

– А что Гея думает по этому поводу?

Я удивлен, что Лондон не страдает ни от пожаров, ни от наводнений или землетрясений ввиду попустительского к нему отношения в последнее время.

Лайон вздыхает.

– Она счастлива. Хаос вполне отвечает ее натуре. Что возвращает меня к причине моего звонка.

– Слушаю.

Я откидываюсь на спинку стула и кладу ноги на стол.

– Ты… в порядке, Джек?

Моя улыбка меркнет.

– Да, конечно. А почему вы спрашиваете?

– Потому что я знаю, каково это – лишиться своей магии, – осторожно замечает он. – Нелегко потерять такую силу.

– Я в порядке. Все в норме, – заверяю я, опуская ноги обратно на пол и стирая кофейное пятно с рабочего стола, но оно не совсем исчезает. – Я сам сделал такой выбор, помните?

– Кому ты это напоминаешь, Джек? Мне или себе самому?

Наши взгляды встречаются через монитор, и у меня возникает странное ощущение, что он чувствует меня через стеклянное око своего посоха, видит демонов, от которых я прячусь, и точно знает, когда они наконец меня схватят.

– Я люблю ее, – говорю я ему. – И ни о чем не жалею.

– Я это знаю. Просто помни, что твоя магия сохранена для тебя, на случай, если когда-либо захочешь ее вернуть.

Камера отъезжает в сторону, показывая стоящий на рабочем столе Лайона стеклянный шар. Серый туман, который клубится внутри его – мой туман, – это все, что осталось от моей магии. Он толкается в стекло, и я принуждаю себя отвести глаза. Магия, спасенная Геей из моего умирающего тела и превращенная в дымный туман в те мгновения, когда Флёр сделала свой выбор, – это не я. Больше нет. Теперь у меня нет никакой магии. Я смертный человек, такой же, как Холли и Борей в Обсерватории – и я стараюсь не слишком сильно задумываться об этом обстоятельстве. Полагаю, мне повезло, что моя душа и тело вообще уцелели. Если бы Гея прибыла чуть позже, все могло бы быть намного хуже.

В этом тумане ощущается некий надлом. Гея тоже это чувствует. Когда она забирала мою ускользающую магию, я уже был так далеко, что ей пришлось выискивать частички моей души, которые слишком тесно переплелись с магией. Она позволила магии завладеть некоторыми темными частями – моими худшими страхами и сожалениями и болью самых ужасных воспоминаний, потому что боялась, что я и так уже слишком много страдал. Мое счастье – новая жизнь с Флёр – это подарок, сказала Гея, когда вернула в меня остальную часть моей души и возродила к жизни. И мое отчаявшееся тело устремилось к этому последнему дару, хотя бы и связанному с жертвоприношением.

Я смотрю на темное облако за стеклом. Я мог бы попытаться снова стать Зимой, чтобы вернуть свой дымный туман, как поступил Лайон. Он сам предложил мне это, забирая шар с собой в Обсерваторию.