– А госпожа Арчет?

Он выпалил это, не успев подумать, и другие люди на палубе речного фрегата с любопытством посмотрели в его сторону.

«Все верно. Кир-Арчет Индаманинармал – сама женщина великой судьбы, и нет сомнений, что ты должен сыграть значительную роль в ее жизни».

Слова, смысл – как дверные засовы, вставшие на место, как внезапно наполнившийся ветром парус. Все показалось правильным, каким не было уже много недель.

– Тогда что же мне делать?

Он пробормотал это себе под нос, облокотившись о фальшборт и глядя, как мимо скользит Ан-Монал, оставаясь позади.

«Смотреть и ждать, друг мой. Мне тоже придется это сделать. В этом мы похожи больше, чем можно себе представить. Нам обоим суждено вести госпожу Арчет по пути, который для нее уготован, мы оба должны сыграть свою роль. Мне моя понятна, а вот твоя – нет, по крайней мере пока. Единственное, что мне известно: ты должен расслабиться, а не противиться этой роли».

Было сказано еще много, очень много в том же духе, существо продолжало его убаюкивать до тех пор, пока на смену дню не пришли сумерки и из-за утеса и изгиба реки не показались огни Имперского Города.

Если ему и снился сон той ночью в казарме, он его не помнил, когда проснулся утром.

«Видишь, – сказал ему Анашарал, пока он одевался для сбора. Хотя железный демон уже исчез в недрах дворца и он не надеялся снова увидеть его в ближайшее время, существо говорило с ним через весь город так же спокойно, как если бы они делили одну каюту. – Как я тебе и обещал. Людям, отмеченным судьбой, легче дышится, когда они принимают свою участь. Просто наблюдай и жди – машины Провидения доставят тебя туда, где ты должен быть».

– Ну да, и погляди, в какой жопе мы очутились.

Он пропускает стежок, втыкает иглу в кончик пальца. Тихо ругается. Выдавливает кровь, размазывая ее по подушечке большого пальца, и сосет ранку.

«Твой гнев неуместен и преждевременен. Мы же победили, не так ли? Несмотря на все твои страхи и болезненное неверие в мои советы».

– Ты же не знал, что все так обернется!

«Может, не знал. Может, я просчитался, когда рекомендовал тебе сопровождать господина Рингила в поисках места упокоения черного мага. Но судьбу нелегко сбить с пути – и вот мы снова на него вернулись».

– Я должен быть рядом с ней, – бормочет он.

«Если бы ты оказался с ней, то сейчас, по всей вероятности, был бы мертв. Вместо этого мы оба направляемся прямо к госпоже кир-Арчет, чтобы доставить ее в безопасное место, вернуть домой».

Он откладывает в сторону куртку с наполовину пришитым рукавом, выпрямляется и выгибает спину, чтобы размять ее. Долго стоит под туго натянутыми парусами, потом подходит к фальшборту и рассеянно глядит на пляшущие на воде солнечные блики. По какой-то причине это наполняет его лишь одним чувством – ужасом. То, что говорит Кормчий, должно иметь смысл: каперские силы разбиты, их предводитель повержен. Спасение госпожи Арчет уже близко, господин Рингил показал себя военачальником, достойным того, чтобы следовать за ним, люди полны мрачной уверенности в том, что, каким бы ни был план, они сумеют его осуществить. И если он должен умереть, забрав последнюю из Черного народа из сердца неверного Трелейна, то о какой лучшей смерти может мечтать имперский солдат?

Да, все это должно иметь смысл.

Так почему же вернулись кошмары?

Почему ему снится, снова и снова, что он смотрит на болотную равнину, усеянную пнями, к которым намертво приделаны человеческие головы, тысячи голов, отсеченных у шеи, но все еще живых, стонущих от мук и скорби?

Почему он просыпается, схватившись обеими руками за горло, осознавая с нарастающим удушливым ужасом в те мгновения, когда угасает сон, что и он сам тоже всего лишь еще одна из тех отрубленных, брошенных, но все еще живых душ?

Какого хрена все это значит?

Позднее послеполуденное солнце заливало не прикрытые балдахинами палубы «Обагренной пустоши Мэйн», и от фальшборта, мачт и такелажа ложились резкие, длинные тени. Свет бил Клитрену прямо в лицо, придавая его чертам изможденный, измученный вид – «Ага, тебе он тоже вряд ли льстит…» – и демонстрировал каждую царапину и изъян в столешнице между ними. Рингил приподнял бутылку вина, которую принес, и в лучах солнца ее содержимое окрасилось в цвет крови.

– Выпьешь? – спросил он наемника. – Погреба Орнли – не то, чем можно хвастаться, но это лучшее, что у них нашлось.

– Они так сказали.

– Они взяли мои деньги. – Рингил откинулся на спинку стула, немного покатал бутылку на ладони. – Знаю, с учетом того, что ты увидел по прибытии, поверить в такое непросто, однако мы никогда не вторгались в Орнли. Я эту бутылку не крал. В том, что касается моих пороков, я предпочитаю за все платить.

– Очень благородно с твоей стороны. – Клитрен положил руки на грубую деревянную поверхность. В этом движении безошибочно угадывались отголоски его позы во время допроса за пыточным столом три недели назад. – Дом Эскиат гордился бы тобой. Конечно, если бы ты не испачкался в грязи, вопреки собственному трактирному этикету, убив кучу работорговцев из Трелейна.

Рингил вытащил нож, срезал воск с горлышка бутылки и вытащил промасленную тряпичную пробку.

– Поддерживаешь Либерализацию? – мягко спросил он.

– Я солдат, а не крючкотвор. Но, судя по тому, что я видел, рабы будут всегда. Кто-то в силу своей природы должен быть свободным, кто-то – нет. – Он пожал плечами. – Есть смысл в том, чтобы принимать законы, которые это регулируют. Почему мы должны отличаться от Империи?

– Тогда у всех должно быть по шесть жен. – Гил поставил на стол два толстых стеклянных кубка, которые принес с «Гибели дракона». Налил, и тот же кровавый свет, которым раньше светилась изнутри бутылка, теперь наполнил каждую чашу. – Что скажешь?

Клитрен фыркнул.

– Большинство известных мне мужчин и с одной-то женщиной справиться не могут, что уж говорить про шесть. Зачем утруждаться? Вокруг каждой таверны полным-полно дешевых кисок, если кому надо.

– Полагаю, у тебя большой опыт.

– Побольше, чем у тебя, педик. – Наемник схватил ближайший кубок и осушил его одним глотком. Поставил на стол и причмокнул губами. – Да, это неплохо. Валяй налей еще.

– Вообще-то я собирался предложить тост.

– Ну конечно, предлагай. – Клитрен постучал ногтем по стеклу. – Валяй, еще.

Рингил взял бутылку и налил, исподтишка наблюдая за собеседником. По словам Сенгера Хальда, последние две недели Клитрен довольно много пил. Пьяным он играл в кости против самого себя в своей каюте, бормоча и восклицая, когда бросал кости и неуклюже их подбирал. Он бродил по палубам во время поздних вахт, подозрительно поглядывая на ночное небо, словно оно могло внезапно обрушиться на него. Почти каждую ночь он просыпался от собственного крика.