До Пскова добрались только к весне, не все дальний переход выдержали, померла дочка Миколы. Мальчонка, которого он когда-то подобрал после гибели слона, оказался живучим. Одни глазенки на пол-лица светились, но свою котомку тащил упорно и еще другим норовил помочь. Назвали мальца Матвеем. Он уже хорошо понимал по-русски, хотя говорил пока плохо.

За время перехода Микола не раз добром вспомнил купца, посоветовавшего вдруг в Москве:

– Ты деньги-то пока не расходуй, припрячь подалее… Тяжелые времена грядут, могут пригодиться.

Он так и сделал, вот пригодилось. Если б не кошель с серебром, припрятанный в юбке у Марфы, как бы и дошли? Скотину, какую смогли с собой увести, отдали в первой же деревне за возможность остаться Анее с сынишками. Младший мальчонка болел, и сестра Марфы отказалась идти дальше.

– Здесь останемся! А вы идите.

Марфа плакала, но поделать ничего не могла. Микола только просил никому не говорить, куда они идут, не ровен час надумает Антип догнать…

Но даже если и надумал бы, то не смог! Слишком много людей двигалось по дорогам Московии, переселяясь вслед за своими хозяевами, а то и убегая от опричников. Многие гибли, не дойдя до места. Многие уже на новых местах, ведь как выжить зимой без скотины, без скарба?..

Миколе с семьей удалось дойти. Муж Варвары, увидев родичей, нахмурился. Сама хозяйка дома всплеснула руками:

– Ой, Марфа, вы ли?!

Микола принял недовольство Степана на свой счет, тоже нахмурился:

– Степан, мы вас не стесним. Построю себе какую лачугу. Нам бы только нынче переночевать, темно на дворе-то… – И добавил совсем уж некстати: – Заплачу.

Степан даже прикрикнул:

– Ты что говоришь-то?! Какая плата?! Живите сколько нужно. Избу тебе поставить помогу, даже лес заготовлен. Хотел сыну старшему ставить, чтоб женился, да вот вам пойдет.

Микола смущенно переминался с ноги на ногу. Степан снова вздохнул:

– Если вокруг Москвы такое творится, то по всей Руси пойдет… Ой, лихо…

А Варвара все расспрашивала об Анее:

– Как она будет без Антипа-то?

Марфа в ответ только рукой махнула:

– Да что с ним, что без него…

Долго еще судачили и сами хозяева, и их соседи по улице. Вывод был один – лучше жить подальше от столицы и от государя… Они далеко, может, пронесет Господь беду, не докатится до Пскова?

А по московским землям и впрямь катился опричный вал, сметая все на своем пути. Сотни погибших валялись на дорогах, сотни замученных были растащены бродячими псами, сотни сирот бродили, выпрашивая хоть малюсенький кусочек хлебца, чтобы не помереть с голоду.

Государь делил страну на свою и земскую…

Царь перебрался в Александровскую слободу, где спешно устроил огромный двор.

Двор обнесли глубоким рвом, за которым возвышался земляной вал с бревенчатыми стенами и шестью кирпичными двухъярусными башнями. Въезд в Слободу через одни ворота с подъемным мостом. Есть еще, но они только для самого государя с его сыновьями, остальным туда хода нет. Посреди двора большая каменная церковь Богородицы с пятью позолоченными куполами. Царские хоромы с виду нарядны, раскрашены в разные цвета, крыша в виде чешуи, с вышками, резными крыльцами, затейливыми наличниками над окнами. Но, несмотря на всю красу, над дворцом какая-то тяжесть. Может, из-за глубоких узких окон, которые точно бойницы у замков?

За хоромами сад, а за ним вотчина Малюты Скуратова – мрачное низкое каменное здание тюрьмы. Хотя пыточная у Григория Лукьяновича не только там, но и под самим дворцом, чтоб далеко государю не ходить.

Дома опричников жались друг к дружке почти вплотную на остальном пространстве. За валом большой пруд, ходили слухи, что туда Скуратов сбрасывает казненных, чтоб рыба, которую ловят к столу, была вкуснее. И раки тоже. Жители близлежащих сел проезжали мимо пруда, затаив дыхание и мелко крестясь, точно кто из утопших мог вдруг появиться из воды и утащить за собой. Но ездило мимо не так много народа, государевы слуги быстро разогнали прочь всех ненужных, а те, кто остался, сами были опричниками либо их родные служили в опричном войске у Ивана Васильевича.

Афанасий Вяземский торопился к государю, надо было обсудить внешний вид его опричной гвардии и клятву, которую те будут давать завтра. В руках слуги боярина был ворох черной одежды. В покоях Вяземского встретил Малюта Скуратов.

Опричные – его особая забота. Иваном Васильевичем велено отбирать в его войско самых решительных, не смотреть на знатность, даже лучше, если из простых, крепче за государя держаться станут, не будут свою родовитость то и дело поминать. Афанасий Вяземский, глядя на тех, кого приводил к Ивану Васильевичу Малюта, морщил нос: все хорошо в меру, а у Скуратова не войско, а шайка татей. А ну как начнут сами людей грабить, прикрываясь царским именем?

Не зря опасался Вяземский, так и вышло. Опричники только поначалу действовали по воле государя, пока не получили невиданные привилегии и не поняли, что царь смотрит на все их деяния сквозь пальцы. А уж тогда развернулись во всю ширь Руси, грабя и убивая ничуть не лучше татарского войска времен Батыева нашествия! Зачастую государь и не знал, где находится тот или иной отряд и кого грабит. Ему было ни к чему, Иван Васильевич воевал идейно…

Скуратов остановил Вяземского:

– Кафтаны новые несешь, Афанасий? Ну-ка, дай глянуть…

Придирчиво осмотрев одежду опричников, Малюта кивнул:

– Согласен…

Вяземский раздраженно подумал, что его согласия никто и не спрашивал, но благоразумно промолчал. Скуратов нынче в такую силу вошел, что впору Григорием Лукьяновичем с поклоном величать! Рядом с государем ходит, так близко, что лучше лишний раз поклониться да свое уважение высказать…

Иван Васильевич одежду тоже одобрил, но потребовал:

– Это сверху, а внизу чтоб было все крепко и богато!

– Это как? – осторожно поинтересовался Вяземский.

Похоже, Иван Васильевич и сам, видно, не знал как, но выручил верный Малюта, мгновенно заметив легкое замешательство своего хозяина, насмешливо заявил:

– Да как? Вестимо, чтобы кафтаны на беличьем али собольем меху и чтоб золотом шиты были!

Боярин едва сдержался, чтобы не пожать плечами. Иван Васильевич тоже глянул сбоку на помощника чуть недоуменно, но промолчал. Опричники получили вниз кафтаны, расшитые золотом и подбитые беличьим или собольим мехом! А сверху те самые черные монашеские одеяния с овчиной, которые принес Вяземский. На головах шапки, отороченные волчьим мехом. Шапки почти у всех чуть сдвинуты набок, лихо заломлены, отчего вид у стоявших получался залихватский.

На всех первых кафтанов не хватило, но три сотни, облаченные в новые одежды, стояли перед крыльцом государева дворца в Александровской слободе. Скуратов снова и снова окидывал беспокойным взглядом ряды опричников: все ли ладно, все ли опрятны и готовы? Придраться было не к чему, черные ряды образовывали черные квадраты. Чем не гвардия?! Почему-то подумалось о царском шурине, куда тут этому Мишке Черкасскому, смог бы он без Малюты Скуратова такую силищу собрать и вышколить за малое время? Только и знает, что зверствовать да ногайкой по спинам своих лупить. Не-ет, Григорий Лукьянович действует осторожней, но так, что, попав в его капкан, уже не вырвешься. Сейчас клятву дадут государю, и пропала их волюшка вольная! И ведь не силком Малюта их заставляет, никто пожаловаться не может, что не своей волей хомут надел, все добровольно, да еще и отбор нешуточный выдержали…