Судьба едва не обернулась к Долану снова спиной. Опоздай на несколько минут Цабиров или — еще хуже — не окажись он в хотоне, когда от усатого прискакал гонец с кургана, бандюги порешили бы их со стариком!.. Да что ему Онгаш! Дед уже и память теряет от ветхости, мелет всякую чушь: видите ли, не своей жизни ему жаль, а тех, кто ждет совдеповских подвод с мукой!.. Корми не корми эту голытьбу, все равно перемрут, как мухи! Было о ком горевать!

Перед испугавшимся насмерть сыном зайсана оказался, будто присланный судьбой, сам Доржи Цабиров.

Доржи Цабиров служил управляющим в хозяйстве князя Тюменя. С ним же подался за кордон. Порядком помыкал нужду там, отринутый почему-то прежними хозяевами. Однажды судьба свела его с таким же скитальцем, Доланом Малзановым, и Долан на той поре кое-что имел из родительского запаса, поделился с княжеским холуем. Им повезло — возвращались на родину вместе.

— Я ждал вас, Долан, в Кукан-хотоне, как договорились, — напомнил Цабиров, когда отъехали от кургана.

— Разве это не ваш хотон? — кивнул Долан на горстку кибиток, откуда их с Онгашем везли на расстрел.

— Вы ошиблись! — с невеселой усмешкой разъяснил Цабиров. — Кукан чуть севернее, где раздваивается большая балка. — А это хотон Барвык — летнее стойбище. Сейчас здесь моя застава… Именно через Барвык чоновцы рассылают гонцов по степи. Здесь мы их и подстерегаем. Он рассмеялся, довольный, поправил на голове чалму — необычный головной убор для калмыков.

— Умно придумали! — похвалил своего избавителя Долан. — Мы ведь тоже по-дурацки напоролись на вашу заставу. А вы, Доржи, при таком заслоне можете себя чувствовать почти в безопасности в том Кукане.

— От хотона Чоносов к нам дорога прямее той, что вы со стариком избрали… Не затеял бы я с утра объезд постов, не миновать бы вам беды. В Барвыке у меня самые отпетые…

— Старик меня сбил с толку! — Долан покосился на телегу, передвигавшуюся вслед. — Дымок его приманил. А дымок тот, выходит, для приманки.

Доржи захохотал, довольный.

— Ну и псов же ты себе подобрал! — брезгливо покосился на бритоголового Долан. — Не люди, а живодеры какие-то. Ты им о деле, а у них одно на уме: горло перегрызть человеку.

Доржи вздохнул притворно:

— Время такое… Да ведь и выбрать-то получше не из кого.

3

За долгую жизнь Онгаш научился привыкать к любой обстановке. Поэтому как только он ощутил удар в висок и почувствовал на руках путы, тут же догадался, куда их занесло.

К исходу 1923 года все свои и пришлые в степь со стороны Северного Кавказа и Дона, гонимые судьбой и обозленные на новую власть, были выловлены по балкам и камышам. Настало затишье. Усмирял и гнал прочь бандитов военком Калмыкии Алексей Григорьевич Маслов со своими бесстрашными соратниками из местной бедноты. Люди вздохнули облегченно. Но вдруг летом бывший холуй князя Тюменя, Доржи Цабиров, сколотил еще одну кучку головорезов. Цабиров и в должности управляющего не отличался добротой к скотоводам, а тут, имея под рукой десятка три недобитков, в большинстве своем осужденных за преступления заочно, совсем осатанел… Попасть в руки приспешников Цабирова — это означало верную гибель. Однако не о себе теперь думал Онгаш. Его куда больше занимал Долан Малзанов. Струсить настолько, что разболтать о долгожданном обозе с хлебом для голодающих! Нет, Онгаш спокойно принял бы смерть ради спасения десятков, а может быть, и сотен сородичей. Сначала Онгаш думал, что Долан «подарил» палачам обоз ради спасения собственной шкуры. По прибытии Цабирова выяснилось совсем иное: Долан Малзанов давно в сговоре с бандитами! Выходит, что Долан такой же враг Онгашу, как и Доржи, хотя сидит в исполкоме улуса.

Хотон Барвык, принесший так много переживаний и Онгашу, и Долану, всадники объехали стороной. Степь уже была окутана серой дымкой, красноватый с утра диск солнца стал бледнеть, словно растворяться в тумане.

Под копытами лошадей со звоном ломались подбеленные изморозью безлистые стебли трав. Скоро путники въехали в Кукан, где уцелело шесть глинобитных мазанок и около десятка кибиток. У одной из мазанок всадники спешились. Придержал лошадей и Онгаш, правивший подводой. Первым сошел с коня Цабиров, по привычке тронув чалму.

Онгашу был в диковинку такой головной убор на калмыке. Да и не только Онгашу. Появление человека в чалме вызвало в степи сначала удивление, а когда люди узнали, что творится вокруг по велению носителя чалмы, прокляли сначала Цабирова, затем и его чалму. Цабиров же просто хотел чем-нибудь отличаться от других налетчиков, пусть только внешне, и нечаянный турецкий трофей пригодился ему как никогда прежде.

4

Когда все было обговорено между Цабировым и Доланом и главарю оставалось лишь повидаться с Бергясом, носитель чалмы решил выяснить: что же ему делать со стариком Онгашем, который все еще оставался пленником.

— Как быть с этим ворчливым дедом? — спросил Цабиров, поигрывая плетью. В каком-нибудь другом случае это был для него совсем праздный вопрос. Но речь шла о доверенном лице Бергяса. Старик чуть не за пазухой берег пузырек с мочой своего старосты.

— Не дед, а какое-то наваждение! — в свою очередь пожаловался Долан. — Всюду нос сует, поучает. Давно бы пора в расход, но Бергяс ждет его возвращения и, если хлопнем его, станет допытываться, пока не узнает все…

— Степь — как огромный стог сена, а человек в ней — иголка, — напомнил Цабиров.

— С Бергясом шутки плохи! — повторил Долан, раздумывая. — Разве что взять его с собой при налете на обоз и там пристукнуть?

Так и не приняв решения, Долан с Цабировым пришли в мазанку, где отлеживался после злоключений на кургане старик.

— Знахарь, оказывается, уехал в другой хотон к больной женщине, — сказал Долан. — Так что вы, отец, полежите здесь до моего возвращения. Мне нужно кое-куда заглянуть по делам. А вы без меня ни шагу от дома, иначе и поручения не выполните, и прибьют вас здесь ненароком.

Старик понял, что его почему-то не хотят отпустить. Он обеспокоенно завозился на кошме, пытаясь приподняться. Хотелось плюнуть бессовестному Долану в лицо. Но что-то все же удерживало его от этого поступка. Мучительно вызревал в слабом, утомленном переживаниями мозгу иной план, пока до конца неясный ему самому.

— Ладно уж, — проворчал Онгаш. — Только не забудь обо мне, вели этим стервецам привезти сюда знахаря или скажи обо всем Бергясу… Скажешь?

— Скажу, скажу! — проговорил Долан, отворачиваясь.

Скоро послышался цокот копыт его скакуна.

Кроме глухонемой или притворяющейся убогой старушки за целый день в мазанку никто не заглянул. Старушка принесла чай и кусок лепешки. В