Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Прежде чем распрощаться, она взяла с меня твердое слово никому ничего не рассказывать об этом разговоре, тем более ее матери. Когда она забралась в свой родстер, мне показалось, что выглядела она уже лучше, словно, выговорившись, сняла камень со своей души, взвалив его на мою. Наблюдая, как она отъезжает от ворот, я осознала, какая громадная перемена произошла со всеми нами. Дело было не только в полиции и репортерах, хотя остров по-прежнему кишмя кишел и теми и другими. Главное— это подозрение и страх, поселившиеся среди нас. Люди смотрели друг на друга с невысказанным вопросом в глазах. Поговаривали, что соседи наши, Боб и Люси Хатчинсон, на ножах друг с другом, и обстоятельство это даже нарушило заведенный порядок беспечных летних развлечений, купальных вечеринок на дальних пляжах, пикников и длительных прогулок, которые всегда составляли часть нашей жизни.
В известном смысле к тому времени островок разделился на три направления мысли, как называла это почтенная миссис Пойндекстер: на тех, кто виновным в этих убийствах считал Артура; тех, кто подозревал Люси, и тех, кто вообще не задумывался о происшедшем.
К немалому сожалению группы противников Артура, примерно тогда же была найдена клюшка Люси, и многое изменилось. Найдена она была наполовину закопанной в землю на склоне холма, и страсти разгорелись с новой силой. Отпечатков пальцев на ней не было, однако имелись достоверные и вызывающие ужас свидетельства того, что именно она послужила орудием по крайней мере одного убийства.
К счастью, звонки в доме на этот короткий промежуток времени утихомирились. Данное обстоятельство по крайней мере удержало слуг от того, чтобы всем разом взять расчет. Хлопот у меня было выше головы— как с Артуром, который просиживал часами, уставившись в пространство, так и с Мэри-Лу, жившей у нас наездами. Привозить Джуниора в Сансет она упорно не желала, особенно после того, как пострадала Мэгги, но постоянно моталась туда-сюда. С Артуром она то была нежной и любящей, то вновь напускала на себя отчужденность, вызывая во мне острое желание ее отлупить.
Как-то раз она заявила:
— Мое дело сторона, Марша, я ни во что не вмешиваюсь. Независимо от того, сотворил он все это или нет— неважно. И тебе это известно.
— Да не можешь же ты в самом деле считать…
— Разумеется, могу, — отрезала она с деланным спокойствием. — Ты просто не знаешь, как обстояли наши дела. Я сама ненавидела Джульетту. И желала ей смерти. Если бы я повстречала ее в то утро, а поблизости валялась бы клюшка для гольфа, не знаю, что бы я сделала. Возможно, и он испытывал подобное желание.
— Все верно, он ненавидел ее, Мэри-Лу. Я ведь слышала, что он ей тут говорил. Он сказал: «Ты присосалась ко мне, словно пиявка, и, ей-богу, я не в состоянии от тебя избавиться». Если ты считаешь, что это любовь…
Она заметно побледнела, но по-прежнему сохраняла спокойствие.
— От любви до ненависти один шаг, — ровным голосом произнесла она, — И кто-то избавился от Джульетты. Не забывай об этом.
Ответить на это мне было нечего. Перед глазами у меня стоял Артур с фонариком возле сарая (а я убеждена, что это был он!), и я вспоминала, как он украдкой пробрался обратно в дом.
Сейчас кажется невероятным, что жизнь тем не менее текла своим чередом в этот недолгий промежуток времени, который я называю мирным, за неимением более подходящего слова: я играла в теннис в клубе, посещала званые обеды, ужины и в общем-то старалась вести себя естественно в этом мире, который из-за Джульетты и всего с нею связанного вдруг стал враждебным и чужим. Мэгги поправилась и суетилась по дому. Каждое утро Лиззи заставляла меня заказывать меню на день, и мне невольно приходилось думать о еде. Артур, однако, ел совсем мало или же вовсе ничего, несмотря на то что полиция на некоторое время оставила его в покое.
Однажды, решив прогуляться, я отправилась бродить по тропе вдоль Каменистого ручья. Не осталось никаких следов от той неглубокой могилы, где была найдена Джульетта, однако в одном месте трава была примята, и вокруг валялись обломки веток. Меня так и передернуло, когда я проходила мимо.
Уже спускаясь обратно по тропинке, я вдруг услышала тяжелые шаги и увидела приближавшегося Мэнсфилда Дина. Он меня не замечал. Шел большими шагами, опустив голову, словно человек, погруженный в глубокие и не слишком приятные раздумья. Настолько погруженный, что, когда он наконец заметил меня, лицо его буквально вытянулось. Но уже через мгновение он совладал с собой и снова стал приветливым и сердечным, как обычно.
— Ну и ну! — воскликнул он. — Неужто это и ваша любимая дорожка? А я-то думал, только моя!
— Была когда-то, — отозвалась я.
Он понимающе закивал.
— Ну да, конечно. Теперь здесь не так-то приятно гулять. И все же… — Он глубоко вздохнул. — Теперь все кончено. Их не воскресить, да, может, это было бы и ни к чему.
Он достал носовой платок и вытер потное лицо.
— Слишком много в здешних краях вкусной еды и питья, — заметил он уже более веселым тоном. — Неподходящее местечко для мужчины, которому приходится следить за своим давлением. — И тут же добавил, будто я могла превратно его понять и обидеться — Вообще-то люди здесь очень приятные. Они так чудесно относятся к Агнесс. Все ее навещают. Я уж ей говорю, что пора заводить книги регистрации гостей.
Мне он показался усталым, как будто его беспокоило состояние здоровья жены. Возможно, как говорила миссис Пойндекстер, он действительно всего в жизни добился собственными силами и гордился своим бизнесом, но в то же время он был очень простым, скромным и непосредственным человеком. И к тому же доброжелательным. Он уже собрался идти, но вдруг замешкался.
— Как я понимаю, эти дураки-полисмены наконец-то проявили капельку благоразумия, — несколько смущенно произнес он. — Жаль, что вашего брата не оставляют в покое. Мне очень жаль.
— Что поделаешь, они только исполняют свой долг.
Много недель спустя я вспомнила, как он выглядел я тот день: крупные мускулистые ноги в чулках для гольфа, пальто, переброшенное через руку, и глаза, в которых светилось робкое сочувствие… Я наблюдала, как он, вновь склонив голову, двинулся наверх
