–Это вопрос жизни и смерти, Ари,– серьезно парирует Мэтт.– Ты сильнее их всех, и они знают об этом. Перестань накручивать себя, ладно?

–Ладно,– я смотрю на футболку,– давай просто к чертовой матери сожжем ее. Вдруг полегчает?

Парень усмехается:

–Хорошая идея. Но с этой вещью плохих воспоминаний связано столько же, сколько и хороших. Может, лучше просто спрятать ее куда-нибудь? У тебя все равно такой бардак, что ты еще на месяц ее из виду потеряешь.

–Вот, значит, как.– Я возмущенно округляю глаза и ставлю руки на пояс.– Бардак не у меня, а у тебя, ясно? А в моей комнате творческий беспорядок.

–Буду знать, как это называется,– закатив глаза, ворчит он.

–Иногда хочется треснуть тебя, честное слово.

–Я бы на твоем месте так не рисковал.

Он вновь улыбается, крадется ко мне, а я прищуриваюсь. Самодовольный павлин, не слушающий никого, кроме себя! Черт возьми, и угораздило меня в него влюбиться. Словно красивые глаза, угольные волосы и кривая ухмылка смогут затмить плохой характер и отвратное поведение. Мэтт кидает на кровать футболку, притягивает меня к себе, и, черт подери, да, могут. Он улыбается, а я как идиотка всегда жду, чтобы у него на лице расплылась улыбка, потому что это такая же редкость, как и снег летом.

–Ты невыносим,– на выдохе признаюсь я и обнимаю его.

–Это политика Хэрри – всегда говорить правду. Помнишь?

–Помню. Но Хэрри простить можно, а тебя – нет.

–Почему это?

–Потому что к тебе у меня всегда было предвзятое отношение.

Неожиданно дверь в спальню распахивается. На пороге стоит Джейсон.

Он усмехается, увидев руки Мэттью на моей талии, а мои руки – на его плечах, я тут же покрываюсь багровыми пятнами.

–Понимаю, у вас тут экстаз,– низким голосом говорит оборотень,– но Мэри на кухне ждет вас уже минут пятнадцать. Спускайтесь. Она приготовила чай.

Он уходит. А я до сих пор стою пунцовая, как шторы в гостиной. Естественно, они подслушали весь наш разговор и, естественно, даже не подумали, как это ужасно.

–Наверное, они догадались, что речь идет не о тригонометрии,– предполагает Мэтт, а я искренне усмехаюсь и перевожу взгляд на парня.

–Скорее всего.

–На самом деле я даже не поздоровался.

–Поздоровайся сейчас. Она все равно все прекрасно слышит!– громче говорю я и качаю головой:– Никакой личной жизни.

–Придется встречаться у меня.

Я нервно облизываю губы. После всего, что случилось, находиться в доме Нортонов и общаться с его родителями невероятно сложно. Мэттью рассказал мне о том, как отец приглашал домой психотерапевта, как он видел Мэтта в комнате, когда Эби погибла. Я причинила этой семье слишком много боли.

–Ты опять об этом думаешь.

–Да нет,– отмахиваюсь,– не думаю.

–Думаешь. Ари,– Мэтт обхватывает мое лицо ладонями,– прекрати. Мой отец хорошо к тебе относится, а Долорес так вообще тебя обожает.

–И все это потому, что я стерла им память.

–Если бы они знали всю правду, их мнение не изменилось бы.

Почему Мэтт вечно со мной спорит? Я отхожу. Вижу на столе кривой осколок размером с ладонь.

–Что это?– Парень становится рядом.

–Часть зеркала.

–Какого зеркала?

–Верума.– Я искоса гляжу на Нортона, а затем нервно сглатываю:– Я нашла его, но не помню, как принесла его домой. Это странно, да?

–Да.

Мы становимся рядом и в растерянности глядим каждый на свое отражение. Глупо и наивно скрываться от правды, когда она так очевидна, так ясна и отчетлива. Наши лица не просто отражаются в зеркале: втаком миниатюрном осколке видны морщинки около моих глаз и губ, видны серебристые нити, спутавшиеся с рыжими волосами. Видны шрамы, что пересекают лицо Мэтта. Верумское зеркало никогда не лжет. В него смотрят два человека, за плечами у которых столько плохого, что впору навсегда забиться в угол. В него смотрят два человека, внутри у которых совсем нет света. Внутри у них лишь темнота.

Мэттью опускает мою руку. Он обнимает меня, а я крепко зажмуриваюсь.

Теперь темнота не вокруг меня, а во мне. Я и есть темнота. Смогу ли я когда-нибудь от нее избавиться? Я очень хочу. И я сделаю все, что от меня зависит.