и пытался защитить его. Он видел, как монархия — оскорбленная, покинутая, оскверненная и униженная монархия, разумеется — осаждается врагом, и он осмелился поверить, что монархию можно искупить. — Протянув руку к церковным витражам, архиепископ сказал: — Дональд Роутс верил в монархию как в священный институт, установленный Богом; он видел, что этот институт пребывает в беде, и стремился защитить его. За это он был убит, и его тело лежит перед вами в этом гробу.

Собравшиеся проявляли все больше признаков беспокойства. Они пришли выслушать несколько банальностей в память своего павшего товарища, а вовсе не для того, чтобы внимать жрецу с топором в руках. Риппон, меж тем, не унимался:

— Священные институты, божественный порядок — это какие-то старомодные представления, неуместные в современном мире, мире электронной почты и интернета, марсоходов и генной инженерии. Так думает большинство людей. И если вы причисляете себя к девяносто трем процентам людей, имеющих телевизор, выписывающих газеты и слушающих по крайней мере час в неделю радио, вы тоже так думаете.

Если так, спросите себя: выходит ли из моды любовь? Растут ли доброта, сострадание и добродетель по мере становления светского общества? Является ли стремление к чему-то хорошему, приличному и заслуживающему доверия в жизни миражом, иллюзией, бесполезной добавкой к «обычным делам»?

Архиепископ обвел взглядом собрание; он давал людям возможность осознать вес своих вопросов.

— Если вещи, которые мы ценим, не эфемерны, если мы признаём, что в нашем разрушенном мире еще действуют какие-то вечные истины, какие-то вечные принципы, тогда нам придется отказаться от пресловутого статус-кво. Друзья мои, если мы выступаем за добро и праведность, мы не должны молчать. Мы должны требовать, чтобы благочестие заняло в нашей повседневной жизни должное место. Мы не должны поступаться теми самыми принципами, которые стали основополагающими истинами нашей великой нации, ради защиты которых многие из наших лучших граждан отдали свои жизни.

После этих слов архиепископ занял свое место. Он хитро глянул на Джеймса, словно говоря: «Пусть немного погрызут невкусное».

Преподобный Сэмвейс завершил службу молитвой, прихожане спели последний гимн; вперед вышли носильщики и медленно вынесли гроб, медленно шагая по проходу.

После службы гроб доставили в аэропорт Станстед, перегрузили в самолет и доставили на частный аэродром в Файфе. Там должны были ждать три черных лимузина и катафалк. Они отвезут гроб с телом в старинный замок Балбирни, особняк шестнадцатого века с башнями в шотландском стиле. На кладбище в поместье в нескольких милях к северу от Гленроутса и будет похоронен Дональд, шестнадцатый граф Роутс.

Джеймса ждали дела. Они со свитой проводили глазами траурную процессию и уже собирались отправиться в Кардифф, где королю предстояло выступить перед лидерами Уэльской национальной партии и рядовыми верующими. В Кардиффе Джеймсу предложили содействие.

Он уже собирался сесть в черный «Ягуар», и в это время его окликнули. Обернувшись, он увидел в дверях церкви архиепископа, манившего его рукой. Под выкрики репортеров король быстро вернулся в церковь, чтобы переговорить со священником.

— Спасибо за доброе слово, ваша светлость, — сказал Джеймс. — Вы прекрасно говорили.

— Я говорил не для вас, Ваше Величество, — быстро ответил архиепископ. — Мои слова — очевидная истина, причем в каждом слове. Видите ли, за эти годы я научился хорошо разбираться в людях. В последние дни я внимательно следил за вашими выступлениями, и мне понравилось то, что я видел. Очень понравилось. Так понравилось, что это даже немного меня пугает. — Он задумчиво нахмурился. — Уделите мне несколько минут для разговора. Я вас надолго не задержу.

— Конечно, — ответил Джеймс, — буду только рад. — Он сделал знак Рису, ожидавшему у дверей церкви, а затем двое мужчин отошли подальше от камер и микрофонов ожидающих журналистов.

— Люди считают, — доверительно начал архиепископ, — что жизнь церковника скучна, как помои, что мы блаженно скользим от одного безмятежного собрания к другому, и лишь случайная проповедь оживляет наши пустые дни.

— Разве это не так? — осторожно спросил Джеймс.

— Совсем не так, — заявил Риппон, ожесточенно ударив себя по ладони. — Должен вам сказать, что у нас здесь яма со змеями, если не хуже. Большинство гадов кусают только ради самообороны, а наша разновидность — просто ради удовольствия. И прихожане у нас почти такие же. — Он помолчал, а затем сказал: — Мне это не нравится. Видит Бог, не нравится.

— Вы меня удивляете, ваша светлость, — ответил Джеймс, постепенно проникаясь симпатией к этому человеку.

— Разрекламированная партийная политика — просто детская игра по сравнению с тем, что творится в лоне Церкви. Поверьте мне, большинство высокопоставленных профессиональных политиков сбежали бы после первого генерального синода. — Он неожиданно открыто улыбнулся. — Это война, только без крови и бомб. Когда я был мальчишкой в Беркшире, я мечтал командовать боевым кораблем в открытом море. У Бога своеобразное чувство юмора, потому что мои амбиции сбылись сполна. Единственная разница между архиепископом и адмиралом в том, что адмиралу Королевского флота не приходится ежедневно биться врукопашную со своими матросами и офицерами.

Джеймс невольно усмехнулся, представив епископов, дерущихся друг с другом в рясах.

— На флоте я бы пропал, — продолжал архиепископ Риппон. — Слишком послушный, слишком заурядный.

— Потеря для Адмиралтейства — это, безусловно, приобретение для Церкви, — искренне заметил Джеймс.

Они подошли к концу прохода. Священник остановился и снова посерьезнел.

— Я уже сказал, что опасаюсь, — признался он. — Видите ли, Ваше Величество, я всегда терпеть не мог разочаровываться.

— Опасаетесь разочароваться во мне, да?

— Скажем так, опасаюсь слишком надеяться. — Видимо, архиепископ решился задать свой главный вопрос. — Все сводится к одному: вы тот, за кого себя выдаете?

— Что ж, — ответил Джеймс, — я не рвался в короли Британии; честно говоря, вовсе и не хотел этого. Но чем больше я узнаю о своей стране, тем лучше вижу, насколько ей нужен кто-то, способный встать над властью и компромиссами политической борьбы, над тем, чем глубоко поражено нынешнее правительство. — Он смущенно улыбнулся. — Так вот, архиепископ Риппон, я и есть такой человек.

Архиепископ словно расцвел. Ясные голубые глаза увлажнились от волнения.

— Извините, Ваше Величество, — пробормотал он, вытаскивая из кармана носовой платок. — Кажется, я вырос с немодным сейчас представлением о том, что Великобритания — нация, верящая в священное и почитающая божественное. Что наш маленький остров занимает в