– Вот так. Эксперимент провалился. Бриллиантов и машины небудет. Только ты и я.

– И вероятность термоядерной войны?

– И вероятность. Только вероятность – это еще неизбежность,от нас зависит, станет она неизбежность или нет.

– А если я скажу, что останусь, только если ты не станешьничего выбрасывать?

– Так не пойдет. Ведь они будут считать, что экспериментудался…

Потому что мне пришлось бы выбирать – она или человечество.Человечество, каким я хотел его видеть – всегда сытое пока, но полноеуверенности, что оно само найдет свою дорогу, без заоблачных варягов, что бы непредлагали.

– Ну?

– Боря, а ты меня никогда не разлюбишь? Позвонить Белоконю ясмог только через час. Он примчался мгновенно, узнав, чем кончилась история сИвановым, кинулся было искать возле дома подходящий aрматурный прут, чтобыотправиться с ним к Горчакову, мне удалось его удержать. Его просто арестовалибы. Я изложил ему свой план, и он побежал искать людей.

Один грузовик я заказал в трансагентстве, второй Белоконьпоймал у магазина, там же он завербовал трех грузчиков…

Через час в квартире остались оклеенные шикарными обоямистены, да еще телефон. Я набрал номер Горчакова.

– Слушаю, – сказал он. – Решили трезво поговорить,Боря?

– Хотите присутствовать при интересном зрелище? –спросил я. – Прекрасно. – Приезжайте к реке, в район новостроек, мывсе будем там.

– Что вы затеяли?

– Как по-вашему, эта инопланетная мебель хорошо горит?

Он стал кричать. Я нажал на рычаг, оборвал провод, взялтелефон под мышку и вышел. Запирать дверь не было необходимости. Белоконь сЖанной ждали меня в машине. Водители грузовиков закрывали борта.

– В общем, так, мужики, – сказал я шоферам. –Поезжайте за мной.

Сел за руль, и кортеж тронулся.

Свою акцию «филантропы» станут проводить, если удастсяэксперимент, а эксперимент удастся, если все три образца станут наслаждатьсялаковым раем. Об этом сказал Назар Захарыч, потом подтвердил Иванов, добавивпро огласку, ради этого он держался из последних сил. То, что мы намеревалисьсделать, мог не признать за провал эксперимента только слепой на оба глазаэкспериментатор…

Подходящее место я нашел на пустыре, недалеко от последнихдомов южной окраины города. Затормозил, следом остановились грузовики.

– А теперь что? – спросил шофер.

– А теперь сбрасываем, – сказал я. – Вот сюда икак попало.

Подавая пример, Белоконь откинул борт, прыгнул в кузов иразвязал веревку. Стенка рухнула вниз, рассыпаясь на секции, осколки стеклабрызнули в стороны.

– Вы что, сдурели? – рявкнул второй шофер.

– Ну да, – сказал я, грохая оземь телевизор. –Массовый побег из дурдома. Помогайте, что вы стоите?

Они стали помогать, гмыкая и переглядываясь, но нас эти взглядыне трогали, мы знали, ради чего стараемся, и на все остальное нам былонаплевать.

Бежевая «Волга» появилась, когда грузовики уже уехали, и мыс Белоконем обливали кучу мебели бензином. Горчаков был бледен и растрепан, водних носках – видимо, выскочил из дома, не думая об одежде.

– Стойте! – кричал он на бегу. – Вы понимаете, чтоделаете? Это же конец, сопляки!

– Ага, – сказал я. – Нешто мы не понимаем? Гена,помоги человеку.

Белоконь скрутил ему руки, а я зажег спичку, бросил ее иотпрыгнул назад. Лицо опалило жаром. Взметнулось гудящее пламя, они здоровогорели, эти инопланетные гарнитуры, прямо-таки потрясающе горели, плавился лак,трепыхались и скручивались, как сухие листья, радужные бумажки, кружилисьискры…

А Горчаков плакал.

– Вы подлец, – сказал он. – Вы понимаете, какой выподлец? Теперь на вашей совести будет каждый ребенок, что умрет от голода,каждый безработный, что попадет в тюрьму за украденную булку. Каждая эпидемия.Каждая засуха. Все… И ведь вы будете спать спокойно…

– А вы? – резко спросил я. Он хотел сказать еще что-то,но из-за слез не мог выговорить ни слова. Безнадежно махнул рукой, отвернулся ипобрел к машине, постаревший, сгорбленный, а я смотрел ему вслед и думал –что-то осталось недосказанным. Может быть, он просто не верил в человечество?Или все сложнее, сложнее…

От домов к нам уже бежал кто-то в форме, и если учесть, чтомы никому не могли объяснить, что судьба человечества только что решилась наэтом вот пустыре, пора было как можно скорее покинуть это место. И мы уехали.Пересекли город с юга на север, свернули в лес, нашли подходящую поляну.Бе-локонь вытащил из багажника вторую канистру с бензином. Машину мне быложалко, мне всегда хотелось ее иметь – не из-за соображений престижа, а изсоображений власти над расстояниями. На этот раз мне было труднее броситьспичку, но пришлось.

Я взглянул на Жанну, и она улыбнулась мне. Итак, все-таки яполучил что-то, что дороже всех их телевизоров и бриллиантов, и за это никомуне нужно быть обязанным, только самому себе.

Мы шли по сосновому лесу. Сзади громыхнуло – взорвалсябензобак. Хотелось забыть обо всем этом, как о дурном сне, но не удавалось –перед глазами стоял подтянутый мужчина в светлом плаще, шагавший по Зeмлеторопливой походкой человека, знавшего, что впереди у него много дел и нужноуспеть их все переделать…

– Ты хоть одну бутылочку догадался оставить? –спохватился Белоконь.

– Да нет, не сообразил.

До города мы доехали на попутном грузовике, добрались домоего дома и только на лестнице сообразили, идти следовало к Белоконю – мояквартира пуста, как Луна. Или «филантропы» оказались настолько благородными,что вернули мои старые пожитки?

Первой в квартиру вошла Жанна – и ахнула, обернувшись к нам.Я обмер, как и тогда, в первый день. Все, что подарили «филантропы», стояло насвоих местах, будто мы и не уносили ничего, будто и не жгли. И понятно теперь,что бесполезно уносить и сжигать еще раз – что бы я ни сделал с данайскимидарами, они возродятся, как Феникс из пепла и займут прежние места. Как неразменныйгрош у Скалбе – его не потерять, и не потратить, все равно вернется в карман…

Оказывается, я недооценил «филантропов». Они и не думалиотступать, они были упорными, как всякий экспериментатор.

Признаться, мне стало чуточку страшно, потому что вся дальнейшаяжизнь должна была стать схваткой со всеми этими роскошными вещами, которыетолько притворялись безобидными. И теперь предстоит все время помнить, чтогде-то далеко, за миллионы километров отсюда следят и ждут, наблюдают чужиеглаза, и нельзя проявить в словах и поступках даже секундной слабости – ктознает, как она будет истолкована там, в космосе?

На Руси всегда умели поговорить по душам с незванымигостями. Мне было страшно, но отступать я не собирался.