Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я стала вертеть сумочкой, показывая ее судье. И тут я опять расстроилась. Не знаю, почему. Слезы как-то сами собой поползли, и никак не успокоюсь. Вытащила платок, тереблю эту проклятую сумку.
–Успокойтесь, успокойтесь, – говорит судья и как-то поспешно к адвокатам. – У защиты имеются вопросы к свидетелю?
Думаю, сейчас начнут. Но они все промолчали, а Падалка сказал за всех.
–У нас нет вопросов.
Деревянченко вылез и говорит, что со Шнырем разобрались, конфликт этот улажен, ни у кого нет претензий.
– У вас есть вопросы? – спросил судья у нашего олигарха и Журавлева, а сам все смотрит, как я вожу из стороны в сторону сумочкой.
Журавлев встал, сказал, что вопросов не имеет и сел. Затем встал хозяин, зачем-то подошел к решетке, и ответил, что вопросов не имеет.
Секретарь поспешно отдала мне паспорт, и я пошла к выходу. И тут, иду я вдоль решетки, и прямо рядом со мной вижу лицо нашего олигарха, и чего он не сел на скамеечку, стоит и смотрит на меня, и я не знаю, как это у меня вышло, остановилась и ударила его по щеке. И так звонко получилось. И пошла к выходу. И вижу, пристав у выхода преграждает мне дорогу. И тут слышу сзади шум и голос нашего олигарха:
– Уважаемый суд, у меня заявление.
Я повернулась и вижу, что все вскочили со своих мест: и судья, и прокуроры, и адвокаты. И все как-то застыли, потому что тихо. И наш олигарх говорит:
– У меня к этому свидетелю нет никаких претензий, – Потом он повернулся ко мне и говорит: – Вероника Николаевна. Прошу меня простить за те ужасы и страхи, которые вы испытали в связи с этим делом. Простите меня.
И он сел – сидит прямо, лицо как будто застыло. И смотрит прямо перед собой.
Судья, ни слова не говоря, поспешно махнул рукой приставу. Тот открыл передо мной дверь и еще приговаривает – пожалуйста, пожалуйста – и я вышла. Прошла половину по коридору, и тут меня догнала секретарь.
– Может вам скорую вызвать?
– Нет. Не надо.
И смотрю, платка носового нет.
– Вот, платочек обронила.
– Я сейчас посмотрю.
И секретарь побежала к дверям зала. Но я не стала ждать и вышла из здания. И даже не помню, как прошла мимо толпы.
Подошла к машине, села на переднее сиденье, а Алька смотрит на меня и испуганно спрашивает:
– Что ты там еще натворила?
– Я его ударила.
Алька выразительно смотрит на сумочку. И испуганно кивает.
– Нет. Ладонью. Ты меня не спрашивай ни о чем. Потом расскажу.
Хованский трибунал
В начале июня я перевезла отца со Степкой в Хованское. С ними уговорили поехать и Сергея Сергеевича. Тот поначалу отказывался. Но тогда я сама поговорила с ним.
– Ладно, поеду, – согласился он. – Только ты, пожалуйста, возьми с меня хотя бы за продукты. Сама понимаешь, что мне очень и очень неудобно. Я и так по существу являюсь у вас нахлебником.
– И не совестно вам, Сергей Сергеевич, – упрекала я его. – Вы же видите, что для нас с отцом сейчас это совсем не обременительно. А без вашей помощи отец там один со Степкой пропадет. А так вы все вместе. Соседи у нас там замечательные. Вы же видели. Пруд великолепный. На рыбалку будете со Степкой ходить. И что вы будете в жаркой и душной Москве потеть и пыль глотать?
– Это ты верно. Что-то жаркие и душные в последние годы летние месяцы.
В общем, уговорила я профессора, к великой радости отца.
Пыталась уговорить Анну Егоровну. Но та была непреклонна. Но Степке на лето составила программу занятий. Как она говорила – щадящий курс. Причем ответственным за выполнение назначила Сергея Сергеевича.
– У профессора есть опыт работы с аудиторией, – важно заключила она.
Рядом с нашим СНТ находится деревня с магазином на окраине – буквально в пятнадцати минутах пешего хода. В этом магазине были все продукты, и неплохого качества, а также пиво, водка и всевозможные инструменты сельскохозяйственного назначения, что дало возможность профессору сделать заключение, что если бы коммунисты улучшили снабжение населения продовольствием, особенно водкой и пивом, а еще и предоставило инструменты и строительные материалы, которые сейчас имеются в изобилии, они бы правили страной до сих пор.
– Ведь всего-то ничего нужно было сделать. Народ не напрягался бы в поисках продовольствия и выпивки. И был бы занят своим любимым занятием – копаться на садовых участках и дачах. Главное, у народа были деньги. Ведь были. Ведь даже самогонку перестали гнать. А это серьезный показатель благосостояния. Не то, что сейчас. Все есть, а денег нет.
Тут отец вынужден был с ним согласиться.
– Действительно, туповато было наше руководство. Но это все мелкие недостатки, незначительные, я же этого не отрицаю.
– Эти недостатки, – говорит профессор. – и есть жизнь простого народа, к которому принадлежим и вы и я.
Но в главном, в неприятии распада СССР и губительных реформ Гайдара и Чубайса, они были солидарны. Вместе с нашим соседом Николаем Алексеевичем они объединились и начали собирать материал для общественного суда над виновниками трагедии, произошедшей с народом нашей страны в последние годы. Когда я сообщила об этом Альке, та расхохоталась, а потом воодушевилась и сказала, что она должна обязательно принять участие как консультант, который уже сдал такие предметы как судебная система в России, в организации этого общественного трибунала. Антон тоже настаивал, что он должен поехать в Хованское, потому что очень хочется пообщаться со Степкой. А чтобы у Степки не возникли какие-либо подозрения по части дяди Антона, мы объявим, что Антон приехал с Алькой – это ее приятель по работе.
Чтобы не торчать в пробках, мы решили поехать в будни, нам как генеральным было это нетрудно сделать, надо было лишь Антону уладить со следствием. Те тоже не возражали. Мы и поехали в четверг вечером, когда нет пробок на шоссе, на алькином «опеле», с Антоном, парнем его охраны и Леночкой. Автомашин на Ленинградке в этот ранний час было немного, и мы через час подъезжали к нашему Хованскому. Я по телефону предупредила отца, что подъезжаем, и они со Степкой уже стояли около ворот нашего участка. Едва притормозили, и Степка бежит, обегает автомашину и ко мне. Загорелый, грязный, счастливый. Повизгивает от восторга. Отец стал оправдываться, что испачкался Степка совсем перед нашим приездом и наотрез отказывается идти умываться – боится, что прозевает вас.
Антон так сдержано подошел к отцу, представился нашим работником. Потом нагнулся к Степке, протянул руку.
– Ну, здравствуй. Меня зовут дядя Антон. А тебя?
– Степан, – важно так проговорил Степка. И пытливо смотрит на меня, на Альку, на Леночку, на охрану.
– Проходите в дом друзья, – приглашает отец. – Как раз к столу с дороги. Самое время.
Он стал нам с Алькой объяснять, что он приготовил. Но мы его быстро спровадили к гостям, чтобы он не мешал на кухне. Мы с Алькой где-то минут за двадцать накрыли стол. Смотрим, а никого уже нет на участке. Я сразу поняла, что отец повел их на пруд – тут пять минут пути. А пруд действительно гордость Хованского. На него и с других участков и даже деревень приезжают отдыхать.
Мы с Алькой в нетерпении уже хотели идти их звать. Но видим, идут, возбужденные и оживленные, а Антон ведет за руки Степку и Леночку.
– Мама, – радостно кричит Степка. – А дядя Антон тоже любит рыбалку. Мы с дедушкой каждый день ходим. Я несколько
